– Я ее и не виню, – упорствовал Альберт.
Хепзеба поглядела на них, потом поставила яблочный пирог в духовку, захлопнув дверцу с такой силой, что несколько угольков выпало на решетку. Она подобрала их, поправила огонь и сказала:
– Даю вам время помириться, пока пирог в духовке.
Иначе я с вами поговорю как следует. Нынче у меня терпение кончилось.
Альберт встал, показав головой на дверь.
– Пойдем. Делай, что она велит.
Они вышли из кухни и, миновав холл, поднялись наверх по натертой до блеска лестнице. На площадке одна дверь была полуоткрыта, и Кэрри увидела застеленную шелковым покрывалом кровать и задернутые шелковыми занавесями окна. Спальня миссис Готобед!
Она замерла, сердце ее стучало.
– Она там?
На лице Альберта было написано презрение.
– Ничего бы с тобой не случилось, если бы и была, но ее там нет. Она внизу, в гробу. Я вовсе не собирался тебе ее показывать.
Он распахнул дверь настежь. В большой сумрачной комнате пахло розами. На столе стоял большой букет, который отражался, как и она сама, в десятках зеркал. Они покрывали все стены. И когда Альберт открыл дверцы гардероба, чтобы показать ей туалеты миссис Готобед, вся комната превратилась в радугу из красок.
– Ее платья, – прошептал Альберт. – Все ее платья.
– Двадцать девять, – сказала Кэрри. – По платью в год, пока был жив ее муж.
Альберт удивленно замигал, потом пришел в себя и заговорил, еле сдерживаясь от гнева:
– Твой мистер Эванс! Знаешь, что он сделал? Он поднялся сюда, пересмотрел их все, пересчитал и переписал. А
потом сказал Хепзебе, что она будет отвечать, если хоть одно пропадет. Как будто она способна украсть! Хепзеба не сказала, что он еще ей наговорил, но я уверен, именно из-за того, что она молчит, ничего приятного он ей не сказал. А
ты как думаешь?
Кэрри согласно кивнула головой. «Змея, пригретая на груди». Неужели он сказал это Хепзебе прямо в лицо?
– И лазил здесь по всем ящикам, – добавил Альберт. –