Спрятанные во времени

Миновав ворота, стоянку и крыльцо с группой оживленных курильщиков, он вошел через стеклянный портал в пустой отделанный мрамором вестибюль, удивившись стилю, который, по его убеждению, был придуман не раньше семидесятых специально для безликих институтских коробок, вроде захудалого НИИ кибернетики, в котором он подрабатывал аспирантом. Вероятно, безликость эта, как идея в архитектуре пустила корни гораздо раньше, на заре кубизма.

Тут же из-за напоминающего редут ресепшена, где сидела девица в копне кудряшек, его попросили расписаться в журнале, надеть халат и переменить обувь. Илья в жизни столько не расписывался во всяких графах и формулярах, как за эти несколько недель, и не удивился бы, если Варенька перед тем как пустить на общее ложе, предложила ему поставить закорючку в бланке учета или потребовала «розовый билетик»159.

За «редутом» находился стеллаж с коричневыми похожими на раздавленных клопов шлепанцами, какие дают в больнице, и больничного же фасона халатами, сложенными в стопку как для продажи. Над ними доминировал барельеф вооруженного винтовкой красногвардейца со скуластым лицом, смотревшего на чахлый трахикарпус160, над которым вились серые мушки.

В глубине этого больнично-воинственного фойе у ступеней короткой лестницы Илью поджидал угрюмый молодой человек в очках с роговой оправой, надетых, вероятно, специально, чтобы выглядеть старше своих лет. От этого его внешность еще сильнее кричала о грешной юности, не побрезговавшей отобрать очки у какой-то древней старухи, видимо, оказавшей сопротивление, поскольку на щеке отрока алела свежая ссадина. Он был молчалив и груб, не желал здороваться, поддерживать разговор и скрывать досады, вызванной утренним визитером, и вообще миром, занятым лишь тем, чтобы его изводить. Короче, юноша во всей красе своей юности.

Пройдя широкими коридорами без окон, вид которых внушал ощущение опасности, они оказались в ярко освещенной лаборатории с низким потолком и кафельным белым полом, большую часть которого занимал неглубокий круглый бассейн, наполненный до краев водой. В нем находились двое, мужчина и женщина лет по тридцать, неспортивного рыхлого сложения, с незапоминающимися лицами, бывшими, скорее, данью человеческой анатомии, нежели высокому духу — среднестатистические граждане, которых можно встретить у бакалеи, в кинотеатре, в трамвае — где угодно, столько их развелось на свете. Эксперимент, наверное, требовал именно такого подхода, а может, более ценные экземпляры общество просто не желало растрачивать на него.

Над бассейном в свете ртутных ламп клубился жидкий парок, питавший сыростью воздух. С ним боролась гудящая труба вентиляции, добавляя к запаху старой бани мерзкие холодные сквозняки, гуляющие по полу. Вдетые в разношенные шлепанцы ноги тут же заявили протест, желая ворсистого ковра, песка, паркета — чего угодно, лишь бы не топтать мертвый кафель. Илья невольно потер одну о другую, стоя с растерянным глупым видом, глядя на полуобнаженных подопытных человеков, которых, судя по всему, происходящее нисколько не занимало.

Облаченный в купальный комбинезон мужчина плавал безвольно на поверхности кверху брюхом, делая из воды «пх-пх-пх…», и время от времени смеялся никому не известной шутке. Женщина со скучающим лицом сидела по грудь в воде у кафельного бордюра, рассматривая ногти на руках, сосредоточенная как снайпер. Партнер по эксперименту на ее фоне выглядел совершенным дебилом. Илья без всякой на то причины начал ненавидеть обоих.

На скользком полу напротив двое в белых халатах, масках до самых глаз и черных резиновых сапогах «мечта туриста» подкручивали сложную аппаратуру, облеплявшую жесткий клеенчатый трон, щетинившийся проводами и лампами. В воображении Ильи они казались бесполыми искусственно выведенными существами, действующими согласно программе и, не исключено, плюющими при необходимости кислотой.

Его пробрал иррациональный, не поддающийся никакому объяснению страх: уж не для него ли приготовлено дьявольское седалище, и что предпринимать, если так? Ноги, без того начавшие коченеть, вовсе похолодели.

Но юноша в роговой оправе, выждав театральную паузу, молча указал Илье на блестящий хирургический столик в углу, прижатый к парусиновой ширме, и, не дожидаясь ответа, убрался, бросив ревнивый взгляд на колдующих с приборами лаборантов.

На столике, холодном как арктический лед, лежали блокнот в клетку, самопишущее перо и широкая марлевая повязка. Листы, как на выпускном экзамене, были опечатаны и пронумерованы.

Повинуясь общему стилю, Илья нацепил повязку, почувствовав себя гораздо уверенней: такие штуки все равно, что погоны в штабе — делают тебя своим среди своих, будь ты хоть пустышка на постном масле, случайно попавшая в помещение. Наклонившись над стальным столиком и посмотрев в свое отражение, он вспомнил беднягу Пятачка с повязанной на морду салфеткой из «Винни-Пух идет в гости»161, до которого, дай Бог памяти, оставалось каких-то сорок с небольшим лет. «… а не зайти ли нам к Кролику?», — бессмертный монолог медвежонка, осветивший детство нескольких поколений.

Вопреки поверью, что человек способен часами наслаждаться видом чужой работы, очень скоро Илью одолела скука смертная. И «трон», и купальщики, облачившиеся в байковые халаты, пьющие теперь чай, и деловито суетящиеся лаборанты, коих стало четыре штуки, совершенно его не развлекали и сами не обращали на него внимания, будто Ильи вовсе не было в помещении. Грешным делом, он задремал, ежась от сквозняков на неудобной «вертушке», и проснулся от резкого телефонного звонка, раздавшегося за ширмой.

Один из лаборантов живо подскочил к аппарату, подтвердив в него, что, да, мол, все готово к эксперименту. Другой отобрал чашки у подопытных и погнал их к краю бассейна, на ходу сдирая халаты. Он заметно нервничал. Будь у чудака палка, можно спорить, он бы дал ей ходу, гуртуя свое водоплавающее стадо. Третий и четвертый встали по стойке «смирно» с обеих сторон от «трона» — в руки им просились секиры. Вообще во всем происходящем был какой-то оттенок мистерии. По логике сюжета вот-вот должен был явиться верховный жрец в сопровождении телохранителя и наложницы, выпотрошить купальщиков, воздеть руки к небу и потребовать обильного урожая.

Примерно так и случилось. В лабораторию вошли трое: важного вида коротышка в блестящих туфлях и халате, небрежно накинутом поверх «тройки»; за ним — фигуристая дама с планшетом, алые губы которой были единственным ярким пятном в лаборатории; и худой коричневый от загара гражданин с впалыми глазами, грудью и животом, в набедренной повязке и шлепанцах того же «клопового» образца, какие раздавали на входе. Он, не останавливаясь, сразу взгромоздился на «трон», предоставив оживившимся лаборантам лепить к себе датчики. Скоро его шея и голова ощетинились пришпандоренными пластырем проводками.

Между тем подопытные с плеском сошли в бассейн. Мужчина из воды уже поздоровался за руку с «верховным», назвав его Голиафом Ивановичем. Папа ли его был с фантазией или мама, но еще большую фантазию проявила природа, наградив тезку филистмлянского воина метром с кепкой роста и фигурой шарика для пинг-понга.

«Верховный» степенно уселся в кресло, расправил галстук на животе и, вскинув брови, испытующе посмотрел на Илью, будто обнаружив варвара в своем храме. Затем перевел вопросительный взгляд на даму, желая уточнить на счет визитера. Та вынула откуда-то список и сунула пред очи начальству, ткнув в него длинным ногтем. Голиаф Иванович понимающе закивал, одобрив присутствие летописца, и махнул своей «белой гвардии» пухлой ручкой:

— Три, два… Начали!

Задача Ильи в этом деле, как ему объяснили «компетентные товарищи», состояла в том, чтобы от лица интеллигенции, так сказать, гуманитарного русла, а именно деятелей исторической науки, свидетельствовать в веках о победе человеческого разума над природой… Проще говоря, записывать в блокнот, что получится, для передачи в институтский архив. «Вроде независимого наблюдателя на выборах», — усмехнулся про себя Илья, но любопытство взяло в нем верх, и он согласился на это дело (за которое, кстати, шла двойная ставка плюс бесплатный обед на фабрике-кухне — не хухры-мухры для советского гражданина!).

Ему (чтоб лучше писалось) даже попытались растолковать суть эксперимента — что второстепенно, а что важно в будущем отчете с позиции далеких потомков. Соль состояла в том, чтобы, во благо краснознаменного флота, научиться мысленной передаче воздуха под воду лицу, погруженному в нее с головой. Обретение такого важного преимущества перед странами-агрессорами, буквально окружившими молодую республику, трудно было переоценить. Илья, несколько ошарашенный идеей, тем не менее не мог с этим не согласиться.