Губастый с датчиками на лбу и являлся тем самым уникумом, через которого достигалось решение сей нетривиальной задачи. Теперь он, поощряемый кивками «верховного», очевидно, приступил к телепортации воздушной среды подопытным, поскольку его лицо и шея побагровели, а глаза едва не вылезли из орбит. Правый «страж» мерил бедняге пульс, левый подклеивал отвалившийся электрод.
Притопленный терпело-мужик, которого, чтобы не всплывал, придерживал на дне лаборант со шваброй, приобрел сходные с медиумом цвета, что могло равно свидетельствовать об успехе эксперимента или его провале. Дама, лежащая рядом с ним, была неподвижна и мертвенно бледна, однако моргала под водой, подавая признаки жизни.
Сбросив оцепенение, Илья протер запотевшие очки и аккуратно вписал в блокнот два абзаца, опуская художественные подробности. Затем снова поднял глаза.
«Бесполые» вытянулись в струну, будто доберманы, почуявшие жертву, и что-то такое подкрутили в аппаратуре, отчего губастый всем телом наклонился вперед.
Тут подопытный, наплевав на интересы науки, выпрыгнул из воды, яростно вдохнул и плюхнулся обессиленный на поверхность. Его напарница продолжала смирно лежать на дне.
Илья, смахнувший с рукава брызги и отметивший в блокноте произошедшее, даже подумал, что эксперимент удался и теперь всех водолазов в СССР заменят на женщин, более, по-видимому, приспособленных к ментальному восприятию кислорода, но тут и дама завертелась ужом, вскинувшись с такой силой, что отбросила державшего ее лаборанта (того самого, который отнимал халаты).
— Совершенный и предсказуемый конфуз, — прошептал сам себе Илья и, сделав отметку внизу страницы, окинул всю компанию взглядом.
Как ни странно, на лице «верховного» не было и следа разочарования. Напротив, он, похоже, был совершенно доволен результатом и даже имел вид таинственный, которому бы считаться возвышенным, будь в нем побольше росту. Дама с планшетом, тоже, видимо, понимавшая какую-то скрытую от глаз правду, страстно поздравила патрона, расцеловав его в обе щеки. Уникум в тот момент находился в бессознательном состоянии, его, словно пойманную треску, волочили с кресла к носилкам.
— Каково, Голиаф Иваныч?! А?! Секунд шесть прибавили, не иначе! — счастливо восклицал купальщик, с которого текло на пол, желая обнять «верховного», а для начала обняв его ассистентшу, стоявшую к нему крупом.
Дама, не оборачиваясь, четко и выразительно послала его на три буквы и проход не освободила. Риторика была ненаучной, но доходчивой.
«Верховный», оставшись недосягаемым для объятий, потребовал спирта и полотенец подопытным и спешно прошел на выход, прокудахтав над бесчувственным телом «йога»: «Ай-яй-яй! Не бережет себя Светозар Аркадиевич, не бережет! Весь растратился для науки».
Ассистентша согласно закивала, подгоняя патрона планшетом в спину, и назвала его Гогой. Светоч науки, продолжая цыкать на счет лежащего, выскочил как шарик за дверь, скрывшись в недрах НИИ со своею спутницей. Двое в белом вынесли за ними бесчувственное Светозарово тело, щедро наделенное телепатическими талантами.
Купальщик же, отвергнутый недоступной по чину ассистентшей «верховного», переключился на партнершу по эксперименту и полез целоваться к ней, будучи в этот раз одобрен и поощрен.
Ошарашенный происходящим Илья решил не записывать итог «марлезонского балета», чиркнул закорючку в блокноте и вышел, пока не началось что-нибудь еще, о чем придется потом жалеть.
В смешанных чувствах, долго блуждая по коридорам, так и не обнаружив уборной, он покинул наконец здание, миновал садик с запущенными кустами и оказался на долгой тенистой улице, совершенно безлюдной, шедшей вдоль железной дороги — не той, по которой прибыл с утра в НИИ, а другой, отрезанной от нее стеной домов и сплошных дворовых построек.
Болезненно-желтые двухэтажки стояли над узкой песчаной тропкой, отгороженной от проезжей части строем развесистых тополей. Кроны их разрослись, отчего, несмотря на предобеденный час, казалось, что близок вечер. Всюду валялся древесный сор и воздух наполнял какой-то особый уютный пар с запахом домашней еды, чердаков и трав, будивший воспоминания о дачных вечерах в детстве.
По дороге, почти скрытой густой листвой, изредка катились автомобили, ни в какую не желавшие останавливаться. Илья четверть часа простоял там с вытянутой рукой, размахивая красным удостоверением МИМа, но никто его так и не подобрал.
Между тем времени оставалось в обрез: в любую секунду могло случиться непоправимое, мочевой пузырь держался на честном слове. Встать прямиком под окна и справить свою нужду Илье не позволял этикет. В проходах между домами заманчиво мелькали дворы с кустами… Но, как на грех, в каждом кто-то был — женщины развешивали белье, старцы протирали скамейки, и дети носились с криком, пугая всклокоченных голубей. В одном происходил форменный домашний скандал с киданием стульев и мордобоем. Дама со щеткой на длинной ручке в духе Делакруа162 попирала обломки мебели, грозя расправой «козлу», которого держали за руки дед с бабкой, попутно ругая «стерву». Остальные участники занимали друг друга дракой.
Нечего было думать обнаружить тут ресторан, где, пожертвовав денег на чашку кофе, можно цивилизованно решить щекотливый вопрос бытия. Сколько бы он ни шел — все одно — фатум!
Единственным общественным учреждением оказалась маленькая аптека, втиснутая в фасад одного из одинаковых как гривенники домов — между колонн убогого портика, облупившегося на треть. Ее дверь, служившая также и окном, была настежь открыта, приглашая за мазью и порошками.
ebooksa