Незнакомец кивнул и снова сел у стены.
— Как вас называть?
Тот лишь покачал головой, слабо улыбнувшись. В улыбке на разбитом лице сквозила отрешенная лучистая доброта, обращенная сразу ко всему — к М., голой запертой комнате, сволочам за ее стенами, изуродовавшим его, а, возможно, и ко всякой твари наземной и водоплавающей.
«Блаженный, что ли? А, может, что подсадной. Хотя, зачем подсадного так избивать? — подумал М.. — Но где я?».
Пересилив дурноту, он проковылял к двери — запертой, с вырванной с корнем ручкой. В оставшейся от нее дыре была видна стена коридора, узкого, в две трети окрашенного в зеленый — больница или тюрьма. Затем перешел к окну, где долго стоял, прислонившись лбом к оледенелой раме. Сквозь подернутое инеем стекло проступал неизвестный двор и низкое соседнее здание. Ветер мотал фонарь. Кто-то выбежал из подъезда, бросившись бегом в арку. Взревел мотор, по стенам мазнули фары. Грузовик с крестом на зеленом кузове пересек двор и скрылся в слепой метели.
Насмотревшись на заснеженный двор, М. повернулся и окинул взглядом свое узилище: выбеленный квадрат десяти шагов; сводчатый потолок; глубокие порожние стеллажи вдоль одной стены, следы от сломанных на другой; кирпичный пол с неровной дырой в углу и затхлый зловонный воздух. Под потолком, несмотря на холод, вились жирные мухи.
Потянувшись к затылку, он нащупал большую мягкую шишку, которая безбожно саднила. На пальцах осталась кровь.
— Суки, — прошипел М., опираясь рукой о полку. Та с грохотом кувыркнулась на пол.
В эту же секунду снаружи, будто кто-то ждал там сигнала, загремел замок и в комнату ввалился похожий на бочонок мужик в бушлате, заорав на М. благим матом настолько громко, что он не разобрал слов. Раздраженный страж попытался ударить пленника, но он сам повалился на пол, не устояв на ватных ногах. «Бочонок» осклабился и плюнул ему в лицо, затем вышел, запер дверь и тяжелыми шагами утопал куда-то влево. Второй узник вытянулся в струну, придерживая здоровой мертвую руку, и, казалось, даже не дышал, бессмысленно глядя перед собой.
По комнате мотался свет фонаря, высвечивая то левую, то правую стену, как бывает в идущем поезде. В здании затихли шаги. М. заснул беспокойным сном, оставшись лежать, где упал.
Среди ночи что-то ледяное коснулось его щеки. Он вскочил, не сразу разобрав, где находится.
— Ш-ш-ш! — резко зашипела фигура, сгорбившаяся над ним, состоящая вся будто из чернильных пятен. — Ш-ш-ш…
Рядом на коленях стоял, глядя на него, тот самый, с мертвой рукой. В темноте читалось его лицо, развернутое к окну, за которым в стены кидалась вьюга. На лице этом далекие, будто с морского дна, горели две тусклых искры.
Убедившись, что М. не намерен шуметь, человек поднялся, снял с себя тряпье и аккуратно сложил у ног, оставшись в грязной набедренной повязке. Лишенный своих одежд, он был неимоверно худ, кожа с гноящимися рубцами висела на спине и груди.
Затем он перекрестился на пустой угол, повернулся к М. и указал пальцем на потолок — туда, где в кладку был вделан железный крюк, тень от которого ходила туда-сюда вслед за фонарем. Встав под ним, он на несколько секунд замер, глядя перед собой, и, дождавшись какого-то внутреннего сигнала, споро размотал обвитую вокруг пояса веревку, на концах которой было заготовлено две петли. Узники кивнули друг другу, став одним разумом в этот миг.
М. помог соседу взобраться на стеллажную полку, которая даже не прогнулась под ним, и держал, пока тот долго одной рукой прилаживал веревку на крюк, а затем отвернулся и ушел к двери, дальше которой было не убежать. Когда все было кончено, он, сам себя удивив, глубоко и мирно заснул, положив под голову оставленное компаньоном наследство.
В следующее утро, часов в одиннадцать, когда солнце выглянуло над крышей и лезло лучами в комнату, дверь открылась.
М., проснувшийся до рассвета, сидел, подобрав колени, глядя в пол в каком-то отупелом безразличии ко всему, и даже не шевельнулся, когда внутрь ввалились двое, явно бывшие с улицы. На плечах и шапках у них серебрился снег. За ними решительно вошел третий в аспидной скрипучей кожанке, кепи и отглаженных галифе. Он производил впечатление занятого спешащего человека, которому к целому вагону забот подкинули еще одно ничтожное дело, отвлекающее его от главного.
М. понял, что сейчас его расстреляют. «К лучшему», — решил он. Но дело оказалось в другом.
Черный крикнул в распахнутую дверь камеры. Его голос оказался тонким как у хориста, не вяжущимся с начальственной осанкой. Внутрь вбежали еще двое; ловко, сразу догадавшись, что от них нужно, сняли висевший труп и выволокли его из камеры. Сам же главный переключился на М., глядя на него как на вещь:
ebooksa