— Лавров, ты волшебник! — воскликнула Сигрид.
— Ага! А еще я вождь племени хули в Папуа — Новой Гвинее, — ответил довольный Виктор, обнимаясь с вождем.
Первобытное войско было все ближе и ближе.
— Так, ребята. Сейчас нас будут бить! — сказал Виктор.
— Это за что же? — удивился Олег.
— У них высшая похвала — хлопок по спине. Потом никаких банок не надо, вся спина синяя. Уж поверь мне! — ответил журналист.
— А что же делать? — растерянно сказала Сигрид.
— Знаю! Повторяем за мной!
Не теряя ни секунды, Виктор начал движение танца с притопыванием, прихлопыванием и улюлюканьем. Эти движения подхватили все боран с копьями. Олег тоже начал повторять движения Виктора, и в исполнении далеко не пластичного мужчины с камерой Sony под мышкой это выглядело несколько забавно. Следующей в эту игру включилась Сигрид. Не отставал и Вубшет, который оказался не таким глупым, каким показался поначалу.
— Становимся за мной в ряд и уходим, — продолжая танцевать, скомандовал Виктор.
Так, пританцовывая, они ушли в сторону здания администрации. А из окошка этого строения доносился громкий храп Густава Стурена, видимо, допившего коньяк, подаренный ему Виктором.
Вечер группа коротала вместе в комнате у Сигрид. По славянскому обычаю человек, потерявший близкого, не должен оставаться один хотя бы в первые дни своего траура. Кто-то связывает это со страхом перед мертвыми, кто-то поступает так из боязни за физическое состояние скорбящего, а кто-то просто руководствуется традициями предков. Что же касается наших героев, то они не просто присутствовали, они всеми силами старались отвлечь Сигрид от ее горя. Ребята вовсю рассказывали забавные истории из жизни телевизионщиков. Не отставал от них и Лавров, вытаскивая из загашников своего богатого опыта удивительные случаи, которые заставили бы смеяться даже абсолютного флегматика. Сигрид была полностью увлечена этим представлением, лишь иногда тяжело переводя дыхание и бросая печальные взгляды в окно на цветущее буйным цветом дерево.
В дверь постучали и, не дожидаясь отклика, открыли. В комнату ввалились четверо эфиопов, которые добросовестно сопровождали экспедицию Лаврова от самой столицы — рябой полиглот, знаток местных наречий Техути, тощий великан Нима и двое молчунов с автоматами, так и не пожелавшие до конца работы назвать свои имена.
— Мы уезжаем, Викто́р, — доложил Техути.
— «Калекаписо», мэм, переводится как «чужаки с ружьями», — вдруг нарушил тишину один из автоматчиков, обращаясь к Сигрид.
Шведка вопросительно посмотрела на Виктора.
— Это означает, что надо решить сейчас, — растолковал Виктор, — может, все-таки вернешься?
— Я-а-а? — возмутилась Сигрид. — С какого это перепугу?
Сигрид, которая хоть и знала русский язык превосходно, постоянно продолжала ему учиться, непроизвольно использовала фразу из обихода Игоря Хорунжего. Режиссер с улыбкой посмотрел на Лаврова, а тот на него.
— Ну-у-у, — замялся Виктор, — я же говорил, что нужно доверить это дело мужчинам.