– Думаю, что скоро – и в последний раз, – охотно сообщила одна из старух.
– Скоро или нет, а меня тут уже не будет! – раздраженно сказала надзирательница и вскочила, чтобы уйти.
Тут умирающая очнулась и привстала, оглядев окружающих.
– Кто здесь? – спросила она.
– Тише, ложись! – зашипели старухи, пытаясь снова устроить женщину на подушку.
– Живой я уже не лягу! – отбиваясь, простонала умирающая. – Пустите, я хочу что-то сказать ей! Подойдите ближе – я шепну вам на ухо!
Надзирательнице ничего не оставалось, как наклониться к женщине. Та раскрыла было рот, но взгляд ее упал на старух, напряженно вытянувших шеи.
– Прогоните их, – прошептала умирающая.
Старухи запричитали, что вот де бедняжка не узнает лучших подруг, а они вот ее ни за что не покинут, но надзирательница без труда выдворила обоих за двери, заперла их и вернулась к кровати.
– Теперь послушайте, – прошептала умирающая. – Когда-то в этой самой комнате я ухаживала за молодой красоткой. Сюда ее принесли с израненными от долгой ходьбы ногами, грязную и окровавленную. Она родила мальчика и умерла. Сейчас я припомню, в каком году это было…
– Не важно, в каком, – перебила ее надзирательница. – Что было дальше, что?
– Дальше… Дальше я ее… ограбила! Да, ограбила! Не успело тело окоченеть, как я украла…
– Что украла-то? Говори, ради бога!
– Одну вещь. Единственную, что у нее была. Она продала все, кроме этой вещи. Золотой вещи! Она поручила мне хранить ее и передать сыну. Но я сразу решила украсть ее. Подождите, я скажу еще кое-что!
– Так говори быстрее!
– Мать, умирая, сказала мне: если ее сын вырастет, однажды придет день, когда он не будет считать себя опозоренным, услышав о своей матери…
– А как звали этого мальчика?
– Его назвали Оливером. Он вырос и так походил на свою мать, так походил… А золотая вещь, которую я сняла с шеи умершей…
– Да, да, говори!.. – поторопила надзирательница.
Но вместо слов в ответ раздалось невнятное бормотание, старуха дернулась и замерла.