Робинзоны космоса

22
18
20
22
24
26
28
30

– Думаю, это просто галлюцинации, – ответил тот. – Ваша нервная система истощена, и во сне вы полагаете, что слышите несуществующие шумы или же слабые шумы, которые кажутся вам более громкими. Так бывает. Могу заверить вас, что марсиан не существует и, скорее всего, никогда не существовало. Вам попадались какие-нибудь окаменелости?

– Нет.

– Вот видите, нет смысла пугаться. Единственная реальная опасность, какая вам может грозить, – вам откажут нервы. Попытайтесь думать о чем-то другом, а не об этих ваших мифических марсианах.

Каррер попытался. Приближался день, когда ему предстояло покинуть «Песчанку», и он думал обо всем, что следовало загрузить в легкие сани: естественно, все кислородные трубки, две запасные маски, продуктовые концентраты, воду, лопату – чтобы вечером вырывать яму для защиты от холода, – поролоновый матрас, чтобы не соприкасаться с землей (пневматические матрасы имеют неприятное свойство взрываться в разреженной атмосфере), одеяла, палатку, защищающую от утренней росы (пусть ее, этой росы, не много, но человек вполне может продрогнуть), запасную обувь, небольшую химическую печь (костер не разведешь – ни дров, ни кислорода, а если он есть, то совсем мало!), сигнальные ракеты и два пистолета, револьвер и сколько-то патронов (вроде и ни к чему, но как знать?), карты районов, по которым придется идти, компас, небольшой приемник-передатчик, работающий на малых расстояниях, и так далее. Всего выходило около трехсот килограммов – земных, что соответствовало примерно ста двадцати марсианским. Небольшие сани на Марсе весили тридцать килограммов, но были оснащены легким вспомогательным электродвигателем с солнечными батареями. Каррер решил, что без особого труда сможет преодолевать за день необходимые шестьдесят километров.

Настало время выходить. Давление в третьем резервуаре упало почти до нуля. Каррер давно уже наполнил баллоны кислородом – настолько, насколько позволяло благоразумие. Турбинный двигатель кашлянул, перестал работать, снова запустился. Каррер использовал последние толчки двигателя для того, чтобы взобраться на вершину склона. Начался затяжной спуск, позволивший машине преодолеть почти четыре километра. И вот «Песчанка» медленно остановилась – теперь уже окончательно.

Каррер вышел, открыл подвижную панель, вытащил сани, окрашенные в зеленый цвет, установил их. Методично сложил в сани все необходимое, удостоверился, что батареи полностью заряжены, убедился, что сигнальные пистолеты работают. Затем в последний раз перекусил на борту «Песчанки». Только-только рассвело: чем раньше он выйдет, тем лучше. Он в последний раз воспользовался бортовым передатчиком:

– Алло, база? Это Каррер. Готово. Резервуары пусты, выхожу через пару минут. «Песчанка» стоит у подножия склона, но я думаю, что ее вряд ли занесет песком. Слышать вас я по-прежнему смогу, но надолго выходить на связь не удастся. Что там со вспомогательной экспедицией?

– Выехала вчера утром. Будем связываться с вами по радио каждый вечер, в шесть часов. От имени всех наших парней говорю вам: мужайтесь!

– До встречи. Приготовьте чего-нибудь поесть и пару бутылок спиртного, если еще осталось! До скорого!

Каррер осторожно заблокировал тормоза, отключил все контакты, вышел через шлюзовую камеру и прикрепил к верхней части антенны белый флаг бедствия. Сани ждали, уже нагруженные. Каррер взялся за оглобли и двинулся в долгий путь.

Сначала он шагал весело. Сани катились хорошо, земля была твердой и ровной, и теперь он видел далеко перед собой – не то что внутри «Песчанки». Справа и слева колыхались небольшие розовые холмы, но прямо перед ним, в нужном ему направлении, простиралась обширная долина. Хотя он находился почти на экваторе и солнце стояло уже высоко, разреженный воздух был холодным, но одежда была теплой и удобной, а лицо защищала маска. В фиолетово-синем небе можно было разглядеть основные звезды; высоко-высоко плавало небольшое белое перистое облачко, почти прозрачное – таким тонким оно было.

Вечером Каррер разбил свой первый лагерь. Он вырыл яму у саней, с подветренной стороны, и удобно устроился: сначала – матрас, потом – одеяла, затем – натянутый тент, прикрепленный к борту саней. Каррер включил маленькую плиту, и тесная брезентовая хижина достаточно быстро прогрелась. Он давно уже привык спать в кислородной маске, что поначалу было нелегко. Но когда с наступлением темноты он захотел взглянуть на часы, то с досадой заметил, что захватил все, кроме фонарика! Несмотря на это, спал он хорошо, без кошмаров, проснулся рано утром, разомлев в тепле, и лишь усилием воли заставил себя встать. Следующий день прошел без происшествий. Ближе к вечеру Каррер поднялся по склону, достиг вершины, сел в передней части саней и позволил себе, не напрягаясь, скатиться на дно долины. Задул ветерок, которого едва хватало на то, чтобы разгонять поднимаемый санями песок на метр-другой.

Очередная ночь выдалась беспокойной. Ближе к полуночи Карреру показалось – он едва уснул, – что марсиане объявили его королем, что нечто пытается войти в палатку и что к нему прикоснулась чья-то холодная рука. В панике он сбросил с себя одеяла, попытался нащупать забытый в «Песчанке» фонарик, схватил револьвер, привстал с оружием в руке и принялся ждать. Тент затрещал, что-то упало ему на ноги. Каррер рассмеялся нервным смехом, затрудненным из-за маски: ветер растряс тент и протолкнул через образовавшуюся в нем небольшую щель холодный песок Марса!

Весь следующий день он боролся с ветром и к вечеру едва преодолел сорок пять километров. Уставший, он спал без снов. День шел за днем. Ему пришлось ускорить темп, чтобы нагнать время, потерянное из-за постоянного ветра с песком, отчего усталость усилилась. Марсиане уже не казались ему грозными: они просто выжидали – терпеливо, как кот, подстерегающий мышь. Каждый вечер база передавала все новые слова ободрения, которые порой позволяли ему чувствовать себя менее одиноким, но чаще всего раздражали. Каждый подъем после очередной беспокойной ночи был мучительнее предыдущего – из-за утомления, а не от лености. Кожа под маской чесалась из-за бороды, и ему пришлось посвятить два часа бритью: приподнимая маску, он проводил бритвой по небольшому участку кожи и снова опускал маску на лицо, чтобы сделать пару глотков воздуха. То было чрезвычайно утомительное и раздражающее занятие, к тому же таившее в себе коварную угрозу кислородного голодания. В конечном счете он заставил себя снова надеть маску.

Он задыхался в разреженной, почти лишенной кислорода атмосфере, но чувствовал себя хорошо.

Такое же испытание ждало его каждый раз, когда приходилось есть. В итоге он начал есть реже и терял силы, почти не осознавая этого.

В один из дней, когда ветер был слабым, ему пришлось на некоторое время покинуть сани и вернуться по своим следам. Куда-то запропастилась химическая печь, а он чувствовал, что с каждым вечером будет нуждаться в ней все больше и больше. Должно быть, он забыл ее в яме, где спал. В тот момент, когда Каррер заметил ее отсутствие, он прошел не более двух километров и поэтому вернулся, чтобы поискать ее. Он нашел печь, пройдя по санному следу. И внезапно содрогнулся: на некотором расстоянии от его собственных следов имелись другие – параллельные борозды, которые мог оставить некто, волочивший ноги. Борозд было две, чуть дальше тянулся гладкий, неповрежденный песок. Через несколько метров полосы слегка расходились, затем исчезали, словно существа, следовавшие за Каррером, улетели.

Припустив со всех ног обратно, он вернулся к саням, схватился за оглобли и бежал до тех пор, пока мучительная боль в боку не заставила его остановиться. Держа в руке револьвер, он обвел взглядом красноватую равнину: ничто не двигалось, на мертвых песках Марса не было никаких невероятных следов рядом с его собственными.

– Ветер? – пробормотал он с сомнением. Жуткая усталость – как умственная, так и физическая – охватила его, и он, пожав плечами, продолжил путь.

В тот вечер Каррер уснул на вершине дюны. Прослушав сообщение с базы, он впервые попытался связаться со вспомогательной экспедицией. Ему показалось, что он услышал несколько едва различимых слов, но затем связь, если она вообще была, прервалась.