Робинзоны космоса

22
18
20
22
24
26
28
30

– Кто – они?

– Марсиане!

– Послушайте, черт возьми! Повторяю еще раз: никаких марсиан не существует! Это все ваше воображение, Каррер! Ваше воображение, ваше истощение и, возможно, песчаные вихри!

– Тут нет никакого ветра!

– Вы этого не чувствуете, но он есть, и достаточно сильный, чтобы поднять песок…

– Аааааа!

Что-то прикоснулось к его плечу, твердое и гибкое, словно щупальце. Он обернулся, выстрелил и, казалось, увидел фигуру, что убегала, припрыгивая. Обезумевший Каррер не разглядел, как хлопает на ветру развязавшаяся нейлоновая веревка. Он наугад подхватил кислородный баллон и побежал, совершенно потеряв голову, с одной лишь мыслью – присоединиться к остальным, больше не оставаться один на один, лицом к лицу с Марсом. Позади него, слабея, звучал умоляющий голос:

– Остановитесь! Мы скоро будем! Уверяю вас, тут ничего нет!

Он бежал всю ночь, задыхаясь, оборачиваясь время от времени. С рассветом он заметил ракеты, которые одну за другой выпускали его товарищи. Затем дышать стало трудно, и он решил обновить запас воздуха. И с ужасом увидел, что в панике прихватил с собой пустой кислородный баллон!

Они нашли его через несколько часов у подножия плоской марсианской дюны: руки утопали в красном песке, кислородная маска была сорвана в отчаянной борьбе с удушьем. В нескольких шагах от него прерывалась вереница прочерченных в тонкозернистом песке параллельных борозд, которые, конечно же, мог проре́зать только ветер…

Поцелуй жизни[33]

Посвящается Полу Андерсону

О возможные, которые представляются нам невозможными!

Поцелуй жизни здесь вселяет в нас ужас.

Виктор Гюго. Magnitudo parvi

– И все же мы должны попытаться еще раз! В случае очередной неудачи придется вернуться на Землю. Запасы продовольствия тают на глазах, – утомленно объявил Купер.

Пусть он немного сутулился, словно от веса гнетущей усталости, его широкие плечи едва не разрывали темно-синюю форму Космического флота Панамериканской конфедерации.

– Мы посетили уже сто тридцать два солнца, – мягко добавила Ирен Легран. – Сто тридцать два! По насмешке судьбы каждое из них сопровождает целый кортеж планет, но ни одну нельзя колонизировать, ни на одной нельзя дышать из-за углекислого газа или метана, ни на одной мы не нашли одноклеточных водорослей, хотя бы в единственном числе! Боже, неужели мы одни во всей Вселенной? Неужели мы так никогда и не удостоимся поцелуя жизни на какой-нибудь другой планете, помимо нашей?

– Да что такое сто тридцать две звезды, Ирен? – спросил энергичный молодой мужчина, черную форму которого украшали звезда и компас Европейской службы космических исследований. – В одной только нашей Галактике их миллиарды! Как только твоим коллегам удастся усовершенствовать двигатель Мартена – Смита – Нильсона – а они над этим усердно работают, – нам откроется доступ в другие галактики!

Бернар Ривьер был биологом в Седьмой звездной экспедиции, снаряженной тремя годами ранее совместными усилиями Панамериканской конфедерации, растянувшейся от Аляски до Огненной Земли, Западноевропейского союза и Социалистического союза, который простирался от России до Китая. Слово «коммунистический» давно уже вышло из употребления, что в значительной мере способствовало объединению этих трех крупных блоков.

– А вы что об этом думаете, Ергушов? – продолжал он, поворачиваясь к великану средних лет. – Будучи астрономом, вы должны иметь на этот счет какие-то мысли…