— Теперь ты, Фриц, — приказал Андре. — Главное — не урони рацию в воду, а остальное ерунда.
Второй радист сразу почувствовал, что ноги его так и норовят соскользнуть с мокрого дерева. Пришлось продвигаться вперед боком, так, чтобы бревно приходилось на углубление ноги между носком и пяткой. Груз на его спине стал, казалось, вдвое тяжелее и тянул назад. Под ним медленно струился поток. Пот струился у него по спине и застилал глаза, когда наконец он ухватился за протянутую Максом руку и прыгнул на землю.
Макс с трудом сдерживал смех.
— Ну ты и даешь, — прошептал он, — вполне можешь выступать в цирке.
Фриц хотел было огрызнуться, но тут заметил, что Вилли борется с коварным бревном. Это действительно выглядело забавным, и ему самому пришлось сдержаться, чтобы не прыснуть. Нервное напряжение, не оставлявшее их в течение нескольких часов, спало. Хотя опасность подстерегала их на каждом шагу, они были способны теперь на проявление нормальных человеческих чувств.
Партизаны один за другим переправились через речку. Бревно хоть и шаталось и скрипело, но все же выдержало их. Правда, переправа отняла у них немало времени. Луна уже скрылась за горизонтом, а звезды начали бледнеть. Проводник опять шел во главе отряда. По приказу Невойта остальные старались двигаться за ним след в след.
Некоторое время путь проходил по открытой местности через жнивье и картофельные поля. Справа тянулись выгоны, слева — пригорок, под которым поблескивала вода. Это были пруды, такие ровные и прозрачные, что иногда в неясном свете занимающегося дня можно было различить даже гальку на дне.
— Здесь ключи бьют, — сказал проводник. — Отличная вода, можете пить без опаски.
То были последние слова, с которыми проводник обратился к товарищам. Ни с кем не попрощавшись, лишь коротко, как полагалось по уставу, отрапортовав капитану Невойту о выполнении задания, он ушел. До рассвета ему надо было перейти границу. Он удалялся быстрым шагом и скоро исчез в предрассветных сумерках.
Напившись, бойцы стали подниматься на холм. Невойт нашел лощину, поросшую густым орешником. Проводник советовал ему на первый раз остановиться здесь. Дно лощины поросло мхом и травой и хорошо скрывало их от любопытных глаз. Тем не менее Невойт приказал соблюдать крайнюю осторожность, так как рядом проходила дорога.
Откровенно говоря, никому не хотелось сейчас ни говорить, ни есть, ни даже шевелиться. Все, кроме часового, растянулись на траве, дав отдых уставшему от тяжелого груза и напряжения телу. Не успев как следует насладиться отдыхом, все тотчас заснули.
Один Андре не мог сомкнуть глаз. Над ним раскачивались ветви ели, сквозь которые то тут, то там просвечивало бледно-серое небо. Андре думал о прожитых годах и длинных дорогах, пройденных им. О том, что им теперь предстояло, он также не мог не думать, хотя и не ощущал особого беспокойства. На душе у него, наоборот, было как-то радостно, будто теперь жизнь его начиналась сначала. Рядом с ним ворочался Вилли, громко похрапывая открытым ртом. «Опять у него, наверное, рука болит, мешает спать. Так бывало всегда после нелегкого дня: старая рана, полученная еще в Испании, давала о себе знать». Андре потряс его за плечо. Вилли вскочил, схватившись в полусне за карабин.
— Что такое?
— Тихо, ты храпел, могут услышать.
— Ладно, повернусь на другой бок.
Прежде чем он отвернулся, Андре спросил:
— Не знаешь, какое сегодня число?
— Сегодня? Здесь совсем теряешь счет времени. — Вилли сел и протер заспанные глаза: — Сегодня второе или третье сентября. А зачем тебе это?
— Просто так, — сказал Андре. — Мне что-то сегодня всякий вздор в голову лезет. Я сейчас подумал, что пошел уже шестой год войны.
— Ну и что? — Вилли свернулся калачиком и натянул на плечи шинель. — Война, война, — пробурчал он себе под нос. — А что было до нее? Забыл Испанию, захват Гитлером Австрии, Чехословакии? Если тебе придется выбирать между подпольем, арестом или эмиграцией, разве это мир? Для таких людей, как мы, война продолжается всегда. Я, во всяком случае, ничего другого не помню.