Невойт проворно вскочил на ноги и потянулся.
— Ну, докладывай, — проговорил он. — Нужного дома вы не нашли, видимо по ошибке прошли мимо, но обратно вернулись незамеченными. Так или нет?
— Ничего подобного с нами не произошло. Просто старосты не оказалось дома: он на велосипеде уехал к фашистским властям еще до того, как мы появились у него. Жена его сказала, что ожидает возвращения мужа только вечером, но и то не уверена в этом на сто процентов.
Доложив, Алексей вздохнул свободно, а затем рассказал, как выглядит населенный пункт Лебки. В нем, собственно, одна-единственная улица. Судя по всему, оккупантам там забирать больше нечего. Жена старосты сказала, что ни полиции, ни гитлеровцев в селе нет, а фашистские «заготовители» заглядывают к ним лишь время от времени. Она говорила с ними довольно дружелюбно до тех пор, пока разведчики не попросили у нее хлеба или картошки. Женщина в тот же миг захлопнула перед их носом дверь дома. Алексей предложил капитану как следует осмотреть все село, чтобы поискать там что-нибудь из провизии.
Невойт наотрез отказался от этого, поскольку им во что бы то ни стало надо было установить связь с Шаровым, а не отвлекаться на второстепенные вопросы.
— Если староста к ночи не вернется домой, двинемся в другое село. До тех пор ничего не случится, а пока подождем.
Радист Фриц внимательно прислушивался к разговору, а затем произнес:
— Тогда нам нужно укладывать свои пожитки. — И тут же начал упаковывать динамо-машину.
— Достаточно будет их хорошо замаскировать, Фриц, — уточнил Невойт и распорядился, чтобы группа Алексея, вернувшаяся с задания, шла спать. После этого капитан долго разговаривал о чем-то с одним партизаном, который раньше вел у него в подразделении все хозяйственные дела и которого капитан не забыл взять с собой, потому что никто, кроме этого партизана, не умел так мастерски доставать продовольствие. Примерно в полдень Невойт пришел к немецким антифашистам, которые тихо разговаривали о чем-то. Эрнст рассказывал о своем визите в укрытие учителя, прутиком рисуя на земле внутреннее устройство землянки.
Капитан Невойт подсел к ним.
— Как вы себя чувствуете, товарищи? — поинтересовался он.
— Спасибо, худшее уже позади, — ответил ему Эрнст и продолжал рассказывать. Его слова о землянке учителя навели Невойта на мысль, что было бы совсем неплохо превратить ее в свой опорный пункт или по крайней мере в место встречи, тем более что от нее рукой подать до леса, да и лесник там свой человек.
Затем разговор зашел об их вынужденной задержке у железнодорожной насыпи.
— Действовали вы там безукоризненно, — похвалил Невойт Эрнста и Вилли. — Я в это время лежал вместе с партизанами на лугу, боясь пошевелиться, а в голове у меня билась одна-единственная мысль: что же там у вас происходит?
— Открывать стрельбу мы не хотели, но, если быть откровенным, руки у меня чесались, — признался Вилли.
— У меня тоже, — усмехнулся Невойт. — Слишком заманчивым выглядело желание перебить охрану и пустить фашистский эшелон под откос, особенно если предположить, что в нем находились оружие и боеприпасы. Ваше хладнокровие и рассудительность мне понравились…
Наступила небольшая пауза. Отсутствие Яна Вилька заставило капитана о многом передумать, однако у него сейчас язык не поворачивался указать товарищам на их ошибки. Было жаль, что здесь нет Куприянова, который так хорошо умел разговаривать с людьми.
Выручил Невойта Фриц, первым заговоривший об ошибках.
— Мы не всегда ведем себя безупречно, — начал он. — Ну, возьмем, например, вчерашний случай в Клобуцке, когда я из-за какого-то паршивого яблока поднял шум. Представляю, что ты в тот момент обо мне подумал.
— Подумал, что если бы мы в тот момент проходили через какое-нибудь село, то ты бы и шепотом ни одною слова не произнес. Вот что я тогда подумал. Лес, товарищи, очень опасный соблазнитель. Его тишина настраивает нас на то, что мы начинаем верить, что находимся в полной безопасности, и, поддавшись этому ощущению, порой даем выход своим эмоциям, подчас не только хорошим, но и плохим, ну, допустим, гневу и возмущению… — Невойт устроился поудобнее, положил руки на колени и, ни на кого не глядя, начал излагать мысли, которые он до сих пор еще никому не высказывал. — Чем дольше я нахожусь в партизанах, тем чаще мне в голову приходит вопрос: что, собственно, может толкнуть нас к смерти? Ненужный шум, поздно замеченная опасность, чувство страха, сильная усталость, сиюминутное настроение или еще какие-то мелочи? Реже мы находим смерть в открытом бою. Однако после того как она нас настигнет, никто уже не спросит, почему именно он умер. Говорят, что пал смертью храбрых ради нашей победы, вечная ему слава. Но мне хочется закончить свое философствование тем, что нам с вами приказано не умирать, а бороться против врагов и победить. — Проведя рукой по лицу, он обратился к Фрицу со словами: — Вот почему я вчера разозлился, когда ты вдруг разошелся. Но я знаю, что ты сам теперь жалеешь об этом.
ebooksa