Анастасиди любил подобные вечера. Он писал о них в греческое министерство иностранных дел длинные водянистые доклады, прилагая к ним газеты, в которых всегда одинаково сообщалось:
«На приеме присутствовали гг. консулы дружественных Донскому Войску держав — Греции, Швейцарии, Персии и Перу».
Без пяти минут семь, оглядев себя в зеркало, консул вышел к воротам и в фаэтоне отправился на прием. На плохо освещенной Азиатской улице он встретил группу всадников в папахах и бурках, на мелкой рыси проехавшую мимо него.
«Патрули, — удовлетворенно решил Анастасиди.
Горец не явился в шесть, не было его и к семи. Недовольный Касфикис что-то буркнул себе под нос и уже собирался сесть за письма, которые аккуратно дважды в неделю посылал в Трапезунд, своей жене и компаньонам, как во дворе раздался шум.
— Пришел? — с надеждою спросил он своего подручного.
— Нет! Это господин консул по делам поехал. Вряд ли ириг дет наш разбойник. Разве можно верить таким людям? Эти кавказцы такой народ! — Помощник пренебрежительно махнул рукой и остановился.
За дверью послышались шаги.
— Эй, господин поп… искажи, пожалуйста, гиде такой человек ест… как зват, ей-бог, не знаем… бумажка имя ест, написана… — раздался в коридоре чей-то голос.
— Пришел, — засмеялся Касфикис, — видать, ты, Апостолаки вовсе не знаешь этих людей.
В дверь постучали, и в комнату в сопровождении греческого священника, настоятеля подворья, вошел кавказец, держа за спиной туго набитый мешок.
— Вот здесь, входи смелее, — сказал священник нерешительно остановившемуся на пороге горцу и, бросив Касфикису по-гречески несколько слов, пошел к себе.
— Принес? — поднимаясь с места спросил трапезундский купец.
— Ей-бог, очень темна места живешь… Совсем свет нету, — не отвечая на вопрос, сказал горец и, сняв папаху, вытер ладонью лоб.
— Ну, ну, показывай твои табакерки, — торопил его Касфикис.
Но горец молча поглядел на него и, похлопав рукою по мешку, не спеша сказал:
— Вот моя товар… Игде твоя денга? Ты тоже покажи.
— Да что ты, боишься нас, что ли? — Недовольно он похлопал по боковому карману. — Много. Ты золото свое давай, а денег мы тебе отвалим.
— Когда наши народ кииджал рука ест, он сам черт не бойца, ей-бог, — берясь за рукоятку кинжала, сказал кавказец.
Он еще что-то хотел сказать, но внезапно прислушался и насторожился. Во дворе зацокали копыта, что-то лязгнуло, напоминая звон шашки о стремена. Потом раздался и смолк голос настоятеля церкви.