Дуся складывала ломти на тарелку, кивала, будто считала их. Постояла в задумчивости, смахнула фартуком со стола крошки в ладонь, унесла, бросила в ведро с очистками.
– Да чё он, где запропастился? – Она прислушалась к звукам за избой, приподняла и уронила в недоумении полные руки. – Заскочил бы к Любке, она ещё в сельпо, а нет – так дома доржит. Мужику чё? Ночью окно высадит, а бутылку дай… Вот пропал так пропал!
– Зря он побежал. – Степан потянулся за папиросами, брошенными Петром на столешницу буфета.
– Свою припас, али не пьёшь? – спросила Дуся, и в чёрных глазах её промелькнула смешинка.
– Обхожусь, – улыбнулся Степан. – Я выйду, покурю пока.
– Кури тут, не барыня, детей нет. – Она зажгла десятилинейную лампу, управила фитиль, чтоб не коптил, надвинула стеклянный пузырь. – Коровку пойти подоить, – сказала она, доставая с печи подойник. – Когда уж пригнали, а всё не соберусь. Ишь как зовёт. Всюё голову проревела.
Дуся ушла. Степан разглядывал добротно обставленную избу. Видно, крепко зажил Петро. До войны ли так складно получилось, или после успели. Однако после. Довоенную-то жену Октябриной величал. Разошлись, или что другое стряслось, бывает. А Дуся, по всему, хозяйка, в уме женщина. Верно, постарше Петра намного, хоть и фасонит, а заметно.
Вещи были недешевые, всё больше городские, цены немалой. Даже абажур в большой комнате диковинный: оранжевый, с висюльками стеклянными. А электричества в деревне нет, значит, на будущее приобрели. Когда же Петро с войны вернулся? Враз столько добра не наживёшь, чтоб не беречь. В таких сапожках, в каких Евдокия за скотиной ухаживает, в театрах показываться.
Вспомнилась Нинуха в резиновых потрескавшихся ботиках, счастливая трофейными штампованными часиками. Купит ей Колька бурки фетровые, ой как беречь их станет!
Во дворе громко заговорили, сбили думы Степана. А думал он теперь о том, что могло произойти в ту ночь на берегу Синюхи. Сам помнил только балку, как искал в ней Дёмина, блеск-треск над головой. А кто от погибели спас, как в госпитале очутился? Ведь когда пришел в себя, было не лето, не Умань. Стояла глухая зима в присыпанном снегом далёком от фронта Омске.
В сенях что-то опрокинулось, загремело, и в избу боком зашёл Дёмин. За ним, поднырнув головой под притолоку, ввалился огромного роста парень, пошоркал сапогами о половик, шагнул к столу.
– Шура, – представился он, утопив в ладони руку Степана.
Дёмин выставил на стол батарею бутылок.
– Молодец у меня Евдоха, быстро сообразила. Она расторопная, только малость без командира в голове. Развешала коромысла, нетель комолая, чуть глаз крючком не выткнул, – частил он. – А почё омуля-то не подала, как так? Садись, Шурка, не торчи верстой, будем с дружком фронтовым встречу праздновать.
Парень шумно полез за стол. Дёмин нагнулся к Степану, зашептал:
– Шурка – напарник мой по рыбной части. Душа добрая, тихая, Приехал, а сам нездешний, ну, ни кола ни двора. Взял в свою бригаду. Почему не помочь человеку, верно?
– Верно, – подтвердил Степан.
– А скоро и другое дело обтяпали. – Пётр хохотнул, тиснул плечи Степана. – В общем, теперь при доме своём, при хозяйке. Правда, кривовата малость и детей – воз, но зато сразу и хозяин и тятька. Башка у него – во! Здрасте, и Евдоха тут как тут. Ты омулей доставай давай, ну! И сала напластай, не скупись.
Дуся прикрыла ведро марлей, вышла и вернулась с омулями. Быстро разделала их, засыпала колечками лука, подала на стол. И сала нарезала горкой.
– Со встречей нас, Стёпа! – строго провозгласил Пётр и осторожно, чтобы не расплескать, потянулся чокнуться.
ebooksa