Завтра мы нападем на обоз, отобьем оружие, чтобы вооружить народ, что соберется на Пасху в Иерусалиме.
Варавва хорошо изучил тактику римского войска, его историю, и следил за всеми изменениями, происходящими в вооружении легионов. Основной ударной силой римлян всегда была пехота, вооруженная дротиками, копьями и короткими мечами, гладиусами, хорошо зарекомендовавшими себя в ближнем бою. Но римская пехота не могла противостоять атакам кавалерии арабов, использовавших лошадей и верблюдов, короткий меч здесь не годился, и воинов стали вооружать длинными кельтскими мечами, которые ранее применялись римлянами в кавалерии, но доля кавалерии была в римской армии небольшой. Теперь же, используя опыт сирийских наемников, которыми комплектовались легионы на южных границах римских владений, доля кавалерии была увеличена.
Корабль с оружием действительно пришел в порт Кесарии, но прокуратор не спешил отправлять это оружие сирийскому легату. Был распространен слух о том, что обоз с оружием отправится накануне Пасхи, однако, вместо оружия в повозках прятались легионеры, прикрытые мешковиной. Об этой операции знали только двое: сам Понтий Пилат и его доверенное лицо, Антоний, лично возглавлявший отряд, который должен был захватить Варавву при нападении на обоз. А в том, что нападение состоится, прокуратор не сомневался, от своих информаторов он получил сведения, что Иисус Варавва, которого иудеи воспринимали как освободителя, мессию, готовит восстание именно на Пасху, в это время можно будет, не вызывая подозрений, собрать большое количество народа в Иерусалим. Это уже было в истории, когда поднялся народ против сына Ирода, Архелая. Предотвратить восстание можно было только одним способом — обезглавить его, захватив вождя.
Раб
Невольничий рынок в Александрии шумел, как пчелиный рой, работорговцы, рабы и покупатели заполнили центральную площадь города, превратив ее в место унижения человека до последнего скота, выставленного на продажу. Гаральд, Жак и Жульен вместе с лошадьми стояли, ожидая своего покупателя. Важный, толстый господин, в зеленом тюрбане с седой бородой, в сопровождении слуг, подошел к Гаральду и сказал, обращаясь к его продавцу, Хайдарджану:
— Здравствуй, дорогой Хайдарджан, какой товар можешь предложить мне сегодня?
— Здравствуй, дорогой Джафар! — ответил Хайдарждан. — Этот молодой человек, не простой галерный раб, он художник.
— Художник? — удивился Джафар. — он умеет рисовать? Это весьма кстати, мне нужно расписать узорами стену моего нового дома.
— Эй, ты! — обратился он к Гаральду. — Сумеешь разрисовать мой дом такими узорами, каких нет ни у кого в этом городе?
— Да, почтеннейший, — ответил Гаральд смиренно, поняв, что невольничий рынок не место для проявления гордости, ему было нестерпимо стоять так, на виду у толпы под палящим солнцем, он желал, чтобы все это поскорее закончилось, — сумею, но для этого мне нужно знать, какими узорами расписаны другие дома.
— Ты узнаешь это, — рассмеялся Джафар, — за этим дело не станет.
Он похлопал Гаральда по плечу, потрогал его мускулы, и сказал, обращаясь к продавцу:
— Пожалуй, я возьму этого раба, сколько ты за него просишь, уважаемый Хайдарджан?
— Он не продается один, вместе с ним идут эти два раба, — показал он на Жульена а Жака, — их лошади и оружие.
— Нет, нет, — возразил Джафар, — я покупаю только его.
— Джафар, дорогой, ты ведь знаешь меня не первый год, скажи, разве когда Хайдарджан обманывал тебя? Разве предлагал он тебе плохой товар? Один из этих рабов повар, другой конюх, они пригодятся тебе.
— Но мне не нужен ни конюх, ни повар, — возразил Джафар, — мне нужен только художник.
— Погоди, Джафар, дорогой, не торопись с выводами, — сказал Хайдарджан заговорщицким тоном, — я тебе сейчас что-то покажу, но поклянись, что ты никому не скажешь о том, что видел.
— Клянусь Аллахом, — ответил Джафар, — я еще никогда никому не давал повода усомниться в моей чести и порядочности.
— Тогда смотри! — он вынул из тюрбана свернутый портрет свой, нарисованный Гаральдом.