Лейтенант Витц в сопровождении дюжины конников. Ни любезностей, ни объяснений. Один из всадников ухватил лошадь Дисмаса за повод. Сверкнули обнаженные клинки. Что происходит?
Дисмаса было приказано доставить в Майнц. Без объяснения причин. Обратный путь прошел в зловещем молчании. Дисмас неустанно размышлял, чем объясняется такая бесцеремонная ревокация.
В Майнц прибыли глубокой ночью. Несмотря на поздний час, Дисмаса немедленно провели в приемную Альбрехта, где и явили мрачному кардиналу, озабоченному монсеньору, стайке перепуганных священников и непроницаемому Дрогобарду. На длинном столе перед ними лежала плащаница. Недобрый знак.
Не предлагая перстня для лобызания, Альбрехт указал на плащаницу:
– Извольте объяснить.
Дисмас посмотрел на разостланный холст и перевел взгляд на Альбрехта:
– Ваше высокопреосвященство, я не понимаю…
Он подошел к столу и внимательно оглядел плащаницу. В ней ничего не изменилось.
– Имел ли Господь наш Иисус привычку носить ювелирные украшения?
– Мм… Нет, наверное, ваше высокопреосвященство.
– А перстни?
Дисмас склонился над изображением рук. И вдруг увидел. На правой руке. Перед глазами все поплыло, а потом линии сложились в отчетливую картинку: перстень в пасти крылатого венценосного змия.
Дисмас узнал эмблему. Грудь сдавило. Вензель – фрагмент фамильного герба, пожалованного Фридрихом при назначении Кранаха придворным живописцем.
Мысли путались. Ради всего святого, откуда на плащанице эта эмблема? И тут же его осенило: Дюрер!
Как он ее раньше не заметил? Он же обследовал каждый стежок, каждое волокно Дюреровой плащаницы.
Дисмас посмотрел на Альбрехта:
– Боюсь, я все еще… В недоумении. Этого… Раньше этого не было.
Альбрехт кивнул монсеньору.
– В часовне, где хранилась плащаница, вспыхнул пожар. Полыхнуло сильно. Именно тогда и проступила эмблема.
Дисмас лихорадочно соображал. Альбрехт не гнушался выставлять поддельные реликвии вроде лодки святого Петра. Однако же кардинал Майнцский не потерпит, чтобы его выставляли дураком перед его же подданными.