– А, Дисмас. Славный день, не так ли?
– Точно так, ваше высокопреосвященство.
– Благослови вас Господь, – изрек Альбрехт, давая понять, что разговор окончен.
Дисмас, осмелевший от выпитого, так не считал.
– Какая великолепная и спонтанная аттестация, – заявил он.
– Что?
– Исцеления. Целых два!
– Да-да, великолепно. Был рад вас видеть.
– Надеюсь, ваше высокопреосвященство вернет свои затраты в кратчайший срок.
Улыбка Альбрехта превратилась в оскал:
– До свидания, Дисмас.
– Нет, прощайте, ваше высокопреосвященство. Я уезжаю. Домой.
– Да? – Альбрехт явно не огорчился.
– Ухожу на покой. Плащаницу мне уже не переплюнуть.
– Да, конечно. Благослови вас Господь. А теперь сделайте одолжение – посторонитесь. Каспер, графиня, как мило с вашей стороны!
13. Бесславный день
Проще было бы отправиться на юг вниз по реке, пусть и против течения, но на Рейне от Майнца до Базеля было слишком много застав со сборщиками пошлин. Именно поэтому Дисмас со своим драгоценным грузом дукатов счел благоразумным путешествовать посуху, в монашеской рясе.
Дорога займет примерно месяц: Страсбург, Базель, потом мимо Берна в Тун, оттуда через Лаутербруннен, и лишь потом крутой подъем до Мюррена. А так хотелось попасть домой прямо сейчас! В то же время долгий путь поможет угомонить не дающую покоя совесть. Ах, как неудобно получилось с Фридрихом! Стыд выедал внутренности, точно крыса. В отчаянии Дисмас вознамерился пожертвовать бесславно добытые дукаты первому попавшемуся монастырю. А что потом? Снова пуститься в охоту за святынями? Ко двору Фридриха больше ходу нет, а иметь дело с Альбрехтом невыносимо. Начать все с нуля? Торговать мощами на ярмарках? Нет уж, увольте.
В конце концов он решил, что будет молиться о прощении или, по крайней мере, о забвении и мечтать о жизни в родных местах. Бодрящий горный воздух, душистый запах хвои, весеннее разноцветье лугов, рокот ледниковых рек, свет полной луны на снегу и полуночные вскрики ястребов и сов наверняка принесут успокоение.
К вечеру четвертого дня за спиной Дисмаса застучали копыта. Его окликнули по имени и сурово приказали остановиться.