Собиратель реликвий

22
18
20
22
24
26
28
30

– Не хочу, чтобы Дюрер сидел рядом со мной, когда кто-то из присутствующих вдруг завопит: «Святый Боже! Это же кисть Дюрера!»

Альбрехт, теперь официально Альбрехт, кардинал Бранденбургский, обставил церемонию с пышностью, достойной Второго пришествия.

По пути в собор друзья прошли мимо брата Тецеля, обычным порядком ведущего торговлю близ своего сундука.

– Свинья, – громко прошипел Дюрер.

– Молчи, бога ради, – шикнул на него Дисмас. – Сам понимаешь, без Тецеля не обойдется. Иначе зачем Альбрехту плащаница? Чтобы ею любоваться?

Они прошли на свои места, предусмотрительно занятые Дисмасом подальше от первых рядов. Снаружи прогремели фанфары.

– Всевышний остался бы доволен, – сказал Дюрер.

Дисмас насчитал двести пятьдесят участников процессии. Тридцатилетний Альбрехт, в новехонькой алой кардинальской шляпе-галеро и в алой же сутане, выглядел впечатляюще. Он произнес долгую проповедь, воздав хвалу святому Бонифацию, покровителю Майнца и земель германских, который принес христианство языческим племенам франков. Неоднократно именуя священномученика «нашим праотцем во Христе», Альбрехт тонко намекал на прямое родство со святым.

Слушая проповедь, Дюрер хмыкал и недовольно бормотал себе под нос. Под конец Альбрехт призвал всех добрых германских христиан воссоединиться во Христе и утрясти взаимные разногласия, отправив Мартина Лютера на костер.

– И все мы тут же сольемся в экстазе, – проворчал Дюрер. – Ничто так не объединяет народ, как сожжение.

Пришло время торжественного события. Под звуки ликующих песнопений плащаница взметнулась из золотого с серебрением ковчега, инкрустированного самоцветами, и, колыхаясь в клубах благовонного дыма, зависла над алтарем, удерживаемая двумя тонкими золочеными шнурами, пропущенными через блоки подъемного механизма под потолком.

Присутствующие дружно ахнули – совсем как Альбрехт, впервые узревший святыню в своем кабинете. Послышались стоны и восхищенные восклицания. Даже Дюрер оценил театральность зрелища.

– Недурно, – буркнул он.

Дисмас предсказывал по меньшей мере одно чудесное исцеление во время церемонии. На деле исцелений случилось два: прозрел слепец и пошла колченогая. Оба чуда были обеспечены заботами брата Тецеля.

Когда возопила вторая исцеленная, Дюрер прошептал:

– Я и не подозревал, что способен творить чудеса.

После торжественной церемонии для крупных жертвователей организовали фуршет во внутреннем дворе клуатра. Дисмас отправился туда в одиночку, взяв с Дюрера слово, что тот носа не покажет.

День выдался жарким. Дисмаса мучила жажда. И совесть. За доставленное Фридриху огорчение. Он жадно опустошил несколько кружек вина, одну за другой.

К Альбрехту, блаженствующему в лучезарном сиянии славы, выстроилась очередь. Всем хотелось поздравить его с чудесным приобретением. Дисмас встал в хвост.

Завидев Дисмаса, Альбрехт натянуто улыбнулся. О Дисмасе он намеренно умалчивал, тем самым связывая чудесное явление святой реликвии со своим возведением в кардинальский сан. Он протянул Дисмасу руку с массивным кардинальским перстнем: