Пробежав несколько десятков метров в том направлении, где она в последний раз видела шаманку, Мадлен наткнулась на собственное изображение, испещренное следами копий, и испугалась не на шутку. Она рванула прочь, но, пробежав несколько метров, пригляделась и прислушалась. Да, верно, там, куда она бежит, расположено озеро, возле которого беснуются у костра вместе со своей шаманкой подлые аборигены.
Мадлен, чуть передохнув, метнулась в другую сторону и услышала, как завелась и тронулась с места машина. Она почему-то решила, что это доктор Ли Амаду, придя в себя, бежал из селения. Поэтому решила вернуться в селение, и пока туземцы готовятся к принесению ее в жертву, отыскать Градова и Лизу и уж вместе с ними бежать. Бежать немедленно.
Но, заглянув в хижину, она увидела мирно спящего доктора Ли Амаду. Рюкзак Градова, с которым тот никогда не расставался, исчез. На его месте стояла только бутылка минеральной воды.
— И на том спасибо! — прошептала Мадлен, поняв, что на машине укатили Градов и Лиза.
Взяв воду, она, пригнувшись и стараясь держаться в тени, перебежками, устремилась прочь от хижин.
Теперь она могла рассчитывать лишь на себя. В принципе, так было всегда.
И в детдоме, когда над ней жестоко издевались, и потом, когда ей каждую ночь приходилось обслуживать самых разных клиентов, никто не мог ее защитить лучше ее самой. Может, она просто не осознавала всей опасности и коварства африканского безлюдья, но почему-то возможные встречи с диким зверьем ее не так пугали, как возможная погоня туземцев. Поэтому она бежала, особо не замечая куда, лишь бы подальше от людей.
И когда она наконец выбралась из зарослей и оказалась в пустынной саванне, вместо страха испытала облегчение. Глотнув воды, она пошла к обозначенному лунным светом похожему на баобаб высохшему дереву. А, присев у его ствола, бессильно повалилась на бок и уснула.
И опять увидела сон, который, казалось, преследовал ее всю сознательную жизнь. Она обнаженная стояла перед огромным, во всю стену зеркалом. Там, в Зазеркалье, ее черты лица, пухлые губы, курчавые белые волосы, большие голубые глаза, руки, ноги, живот, — все было будто бы знакомое и в то же время какое-то чужое. Она присматривалась и замечала, что у нее на груди, как у всех нормальных людей, не четыре, а два соска. И во сне ей делалось вдруг легко и просто. Она готова была безмятежно улыбнуться и закружиться от радости. Но для верности она касалась рукой своего тела и с ужасом понимала, что зеркало врет, что в реальности все осталось, как и прежде. Там, в Зазеркалье, скептически усмехнувшись, появилась и исчезла совсем другая девушка.
Но в этот раз на плече она вдруг ощутила реальное прикосновение, нежное и настойчивое. Еще не открыв глаз, она вздрогнула.
— Мадлен, это ты?
Склонившись над ней, сидела Татьяна.
— Ты? — выдохнула Мадлен и только теперь осознала, что они обе говорят по-русски. — Ты что, вспомнила русский?
— Как видишь, — вздохнула Татьяна.
— А почему ты здесь? — спросила Мадлен, рассматривая, что даже в утреннем сумраке было видно, изрядно посмуглевшую на африканском солнце Татьяну, на которой кроме набедренной повязки, нескольких ниток бус да ярких перьев в волосах ничего не было. — Ты же вроде осталась в племени…
— Я сбежала, — понизив голос, прошептала Татьяна. — Я сбежала с сыном вождя.
— Ты? С сыном вождя? — не поверила Мадлен, приподнимаясь и осматриваясь.
Уже начинало светать, и саванна была окутана нежной розоватой дымкой.
— Так, а где же твой… — начала Мадлен.
— Джибу? — подсказала Татьяна. — Джибу пошел охотиться. Мы сейчас будем готовить завтрак. Поедим и пойдем к океану. А потом вместе поплывем или полетим в Киев или в Москву…