Мы уже дошли до дома. Пенелопа все ткала. Телемах стоял у окна. Опущенные руки сжаты в кулаки, вид непреклонный. Ссорились они, что ли? Я посмотрела на Пенелопу, но лицо ее, склонившееся над пряжей, ничего не выражало. Никто не кричал, не плакал, а все лучше было бы, подумала я, чем это безмолвное напряжение.
Телегон кашлянул:
– Пить хочется. Кому еще вина?
Я наблюдала, как он откупорил бочонок, налил. Сын мой, отважное сердце. Даже в скорби стремился всех нас подбодрить, помочь нам пережить еще один миг. Лишь это немногое ему и удавалось. День тянулся в молчании. Ужин прошел так же. Едва мы доели, как Пенелопа поднялась:
– Я устала.
Телегон посидел еще, но к восходу луны уже зевал, прикрываясь ладонью. Я отправила его спать вместе с Арктурос. Думала, Телемах пойдет следом, но, обернувшись, увидела его на прежнем месте.
– Наверняка тебе есть что рассказать об отце. Я бы послушал.
И снова дерзость его застигла меня врасплох. Весь день он держался в стороне, в глаза не смотрел, застенчивый, почти невидимый. А потом вдруг вырос передо мной, словно его уж полвека как тут посадили. Такой фокус даже Одиссея восхитил бы.
– Все, что я могу поведать, ты, наверное, знаешь и так.
– Нет. – Слово чуть позвенело в воздухе. – Он матери свои истории рассказывал, а на мои вопросы всегда отвечал: лучше со сказителем поговори.
Жестокие слова. Я задумалась, зачем Одиссей так отвечал. Просто со злости? Если и была у него иная цель, мы этого никогда не узнаем. Все, что он сделал при жизни, теперь уж останется как есть.
Я взяла кубок, села к очагу. Снаружи вновь поднялся шторм. Задувал не на шутку, окутывая дом ветрами и сыростью. Пенелопа с Телегоном были совсем рядом, в конце коридора, но из-за сгустившихся вокруг теней казалось, что нас разделяет целый мир. На этот раз я заняла серебряное кресло. Инкрустация холодила запястья, воловья кожа чуть скользила подо мной.
– Что ты хочешь знать?
– Все, что тебе известно.
Излагать ему, как Телегону, иную версию событий – со счастливым концом и несмертельными ранами – я и не думала. Он ведь не мой ребенок, да и вообще не ребенок, а взрослый мужчина, желающий получить свое наследство.
И я все ему выложила. Про убитого Паламеда и брошенного Филоктета. Про то, как Одиссей хитростью разоблачил прятавшегося Ахилла и отправил его на войну, как в безлунную ночь прокрался в стан царя Реса, союзника Трои, и перерезал спящим воинам глотки. Как придумал коня, захватил Трою и наблюдал расправу над Астианактом. Потом – про дикие приключения по пути домой – людоедов, чудовищ и грабеж. Истории эти были кровавее даже, чем мне помнилось, и временами я запиналась. Но Телемах встречал удары грудью. Не говорил ни слова и не сводил с меня глаз.
Циклопов я приберегла напоследок, уж не знаю почему. Может, потому что отчетливо помнила, как Одиссей рассказывал эту историю. Я говорила, а голос его, казалось, вторил шепотом. Обессилевшие, они высадились на остров и заприметили огромную пещеру с изобильными припасами. Одиссей решил ее ограбить или же попросить у обитателей приюта. Внутри они нашли еду и стали угощаться. За этим их и застал великан, которому принадлежала пещера, – одноглазый пастух Полифем, вернувшийся домой со стадом. Он завалил вход огромным камнем, чтобы никто не убежал, поймал и перекусил пополам одного из Одиссеевых спутников. Потом стал пожирать остальных, а объевшись – изрыгать куски тел. Невзирая на весь этот кошмар, Одиссей потчевал чудовище вином да дружескими речами. Сказал, что его зовут Утис –
Казалось, слова эти эхом отдались в тишине. Телемах молчал, будто ждал, пока звук растает. А потом наконец сказал:
– Скверная была жизнь.
– Многие еще несчастнее.
ebooksa