Цирцея

– Я не о сыне твоем говорю, ты ведь это понимаешь. Я говорю о посланном тобой ядовитом копье, убившем моего мужа.

Вот оно и встало между нами.

– Я скорблю о его смерти.

– Ты так сказала.

– Извинений моих не жди – не дождешься. Даже имей я способность обратить солнце вспять, не стала бы. Если бы Одиссей не погиб на том берегу, то наверняка мой сын погиб бы. А за его жизнь я все отдам.

Некое чувство отразилось на ее лице. Я бы назвала его яростью, не будь оно столь очевидно нацелено внутрь.

– Ну что ж, ты и отдала и вот что получила взамен: твой сын жив, а мы здесь.

– То есть для тебя это в своем роде месть. Обрушить бога на мою голову.

– Для меня это равноценная плата.

Она могла бы лучником стать. Такая хладноокая и меткая.

– Нет у тебя оснований торговаться, госпожа Пенелопа. Здесь Ээя.

– Хорошо, не буду торговаться. Чего ты хочешь, мольбы? Ну разумеется, ты же богиня.

Она опустилась на колени рядом со станком, воздела руки, потупила глаза.

– Дочь Гелиоса, яркоглазая Цирцея, владычица зверей, ээйская колдунья, даруй мне убежище на своем грозном острове, ведь у меня ни мужа нет, ни дома, и негде нам с сыном больше укрыться в целом мире. Буду каждый год платить тебе кровью, только услышь меня.

– Встань.

Пенелопа не шевелилась. Поза эта была ей неприлична.

– Муж мой тепло о тебе отзывался. Теплее, чем мне хотелось бы, должна признать. Говорил, что из всех богов и чудовищ, которых он встречал, с тобой одной хотел бы встретиться вновь.

– Встань, говорю.

Она поднялась.

– Ты все мне расскажешь, и тогда я приму решение.