Колдовские стёкла. Дочь Чёрного короля

22
18
20
22
24
26
28
30

— А как так вы все знаете об этом? Вы же не больше пары месяцев в Муравейнике! Как так?

— Мы все — из волшебных миров. Там, где колдовство в порядке вещей. Так что нечему удивляться…

Сашка, как всегда, демонстрировала дружелюбную прямоту. Я усмехнулась. Интересно, все солнечные ведьмы — такие же добродушные и прямолинейные? Совсем как солнечные лучи летним вечером.

— А в чём суть праздника?

— Это не совсем праздник. В этот день раньше собирали память о лете — ну, памятные вещицы, тёплые воспоминания, всё такое, — и зачаровывали на хранение. Клали в какую-нибудь большую банку…

— Ну ты сказала — банку! Клали в специальный широкий сосуд, который потом, долгими зимними ночами, обогревал и освещал жилища.

— Вот как…

— Нам, конечно, обогревать тут ничего не нужно, у нас и так тепло. Особенно когда рядом такая буйная солнечная ведьма, — Инна искоса взглянула на Сашу, но развивать тему не стала. — Но от осенней меланхолии такая вещь спасает очень хорошо.

— У кого, кстати, сосуд? — «Буйная солнечная ведьма» тряхнула кудрями и упёрла руки в боки: — Вообще-то травяные собирались его приготовить…

Анна, травяная-лунная ведьма, кивнула:

— Приготовили.

Щёлкнула пальцами — и на столике посреди Соляриса, медленно вращаясь, обрисовался высокий цилиндр, похожий на огромную золотистую, прозрачную свечу.

— Складывайте! — довольно велела Анна и первой стряхнула с тонкого запястья узкий тёмный браслет. Звеня листиками-подвесками, браслет упал внутрь цилиндра и тут же мягко засветился.

Следом за Анной к столу подошла Алина и опустила внутрь бумажного журавлика из пожелтевшего блокнотного листка в клетку. Затем свой вклад — крупную янтарную бусину — внесла Ира, черноволосая смешливая ведьмочка, с которой мне пока не довелось встретиться с глазу на глаз, но заливистый хохот которой, казалось, звучал во всех углах и башнях Муравейника. Следующей была Надея: виновато покосившись на меня, она положила в цилиндр клубок оранжевой шерсти размером с мандарин.

Дальше была моя очередь. О традиции заколдовывать склад летнего хлама я не знала и, соответственно, ничего особенного не припасла. Пришлось выходить из положения: я отстегнула от воротника брошку в виде ёжика с голубой шерстью, усыпанной бисерными желудями, ягодами-бусинками и цветами из мулине. Её мне подарила мама, но я не очень-то любила этого ежа — это был прощальный подарок незадолго до отъезда; тогда ведь я совершенно не представляла, куда еду… Ёж со всеми своими тёплыми лесными дарами отправился следом за клубком-мандарином, но не успел добраться до дна, как к горке мелочёвки присоединилась следующая вещица: колючая скорлупка от каштана, принадлежавшая Инне. За ней в цилиндр попали алый бархатный лоскуток, клепсидра песочных часов, пластмассовые клипсы (просто сбор бижутерии какой-то!), шнурки в дерзкую чёрно-рыжую полоску, медальон, украшенный крошечными бронзовыми завитками, календарь-переливашка, пачка мелков, выдранное из книги ляссе и карманный фонарик. Композицию увенчали широкие солнечные очки-бабочки.

Мда. В металлолом это не сдашь.

Сашка между тем вышла вперёд и принялась выделывать над «сосудом» пассы. Что ж, солнечная ведьма, солнечное колдовство против осенней хандры и зимнего холода — всё логично. Не хватает только хорового пения — и чтоб ещё все за руки взялись. Будет точь-в-точь секта.

Разумеется, не успела я об этом подумать, как девчонки дружно затянули что-то тревожное, звонкое и вяжущее — как хурма, бубен и осенний золотой дождь одновременно. Кто-то сжал мою правую ладонь, чуть погодя в левую скользнули прохладные тонкие пальцы Надеи… Я и не заметила, как начала раскачиваться в такт песне, вслед за остальными, и подпевала, не зная слов…

Цилиндр напитывался горячим золотом, мягкая желтизна становилась всё ярче, по гладкой грани побежали рыжие и сиреневые прожилки, похожие на ветвистые молнии. В Солярисе заметно потеплело, было почти жарко; я чувствовала, как по спине течёт пот. Пальцы Надеи стали горячими и влажными; мои, наверное, тоже.

Я всё ждала, когда же будет кульминация — какая-нибудь особенно звонкая трель, или вспышка, или даже взрыв, а может быть, превращение золотого цилиндра в феникса или жар-птицу… Но не было ничего подобного. Свет постепенно сошёл на нет, пение стихло, а сосуд, вибрируя, соскользнул со стола и плавно опустился в руке Саше. Она улыбнулась, утомлённо и радостно, и тихонько произнесла: