В стране золотой

Тарасов возмутился:

— И не стыдно, такой груз везешь и не смотришь. На крик собрались рабочие, приковылял Митрич. В сердцах Тарасов сунул подходящему Матвею лепешку. Начал зло ругать возчика. А когда обернулся, увидел всем «нутром» смеявшегося Митрича, со смаком уплетавшего лепешку Матвея и огорошенного возчика.

— В чем дело? — раздраженно бросил Тарасов.

— Вот теперь и подумать, кого бурей называть — Матвея или тебя, — не выдержал Митрич.

— Как так?

— А ты попробуй, тогда и психуй.

Тарасов с опаской отломил кусок лепешки. Рот наполнился сладостью и ароматом меда. Это были «шанишки». Булочки на меду и масле, с творогом, которые в Сибири пекут только к большим праздникам и для долгожданных гостей, а каждая хозяйка их делает по своему рецепту.

— Простите, товарищи!

Но теперь прорвало опомнившегося возчика.

— Что же это ты, начальник? Как наши бабы узнали о том, что со стариками вы порешили, так у них вроде собрания получилось. Кому для вас печь, в какой семье, в какой печи, до самой осени очередь распределили. Вроде как новобранцам посылают. Здесь не мед — слезы да добрые слова запечены. А ты «вымочил»… Эх! Кабы знал, да разве бы я поехал Вот завернусь. Пеките сами.

— Ну, не понял я, — оправдывался Тарасов. — Простите меня!

— Вот-вот, — пробурчал Буря. — Верно, что буран, а не человек. Вытащу тебя вечером на группу красных партизан, пропесочим, так будешь еще не так прощения просить.

— Но не знал же. В первый раз такое встретил.

— Ладно. А ты, паря, — Матвей обернулся к возчику, — тоже не задавайся. «Заверну, сами пеките»… а как мой кулак по дуракам ходит видел? Он же за людей беспокоится. То-то. Слезай с коня, вечеровать будем.

Еще не один раз вспыхивал смех, и Тарасову приходилось повторять извинения. Он успокоился, лишь когда вымолил у возчика честное слово ничего не рассказывать на селе о происшедшем. Возчик сдержал слово или во всяком случае представил все в выгодном для Тарасова свете. Так или иначе, но при каждой доставке хлеба разведчики получали посылку с сибирским печеньем.

По мере того как разведчики поднимались вверх по реке, работать становилось все труднее. Маршруты удлинялись, часто приходилось ночевать в тайге. Особенно угнетало то, что ничего заслуживающего внимания геологи все еще не нашли. Конечно, работа их была очень нужна. Проверили и уточнили геологическую карту, топографический план. Но все чаще возникало сомнение в правильности избранного маршрута. Вспыхивали ссоры. Неуверенность в исходе работ начала передаваться всем участникам экспедиции.

В один из предосенних дней Тарасов вдвоем с Матвеем передвигались от одного берега реки к другому, по очереди мыли пробы. Ничего утешительного в них не было.

Перед заходом солнца они расположились у берега на согретых за день камнях. Отпустили на поляну уставших лошадей. Недалеко стояли избушки пасеки. Но состояние у обоих было таким, когда не хочется показываться на глаза людям и даже разговаривать. Расстелив на камни ватники, молча улеглись на них, точно чужие, незнакомые люди, каждый из которых занят своими мыслями.

Тарасов долго рассматривал долину. На этом берегу, за террасами, склон, покрытый крупными кедрами, полого уходил к водоразделу. На противоположном — склон начинался скалистым обрывом, потом шел узкий уступ — остаток когда-то существовавшей террасы, а выше — подъем, настолько крутой, что казалось, непонятным, как на нем удерживаются каменистые осыпи. Растительность там была значительно беднее. Такая разница в склонах часто обнаруживается у многих рек. В одних случаях это происходит потому, что склоны, обращенные к югу, быстрее освобождаются от снега, в других — связано с разницей в геологическом строении. Один склон может, например, быть сложен легко разрушающимися известняками, а другой — более устойчивыми гранитами. Еще чаще это зависит от того, как залегают пласты горных пород. Бывает, что один склон как бы скользит по напластованию, а другой, разрезая пласты, дает возможность атмосферным водам легче углублять долину.

Чуть выше места отдыха наших друзей виднелось устье притока с залесенными склонами. Развалины нескольких избушек создавали колорит запустения. Он точно подчеркивал мысль о том, что лето потеряно и теперь уже ничего не выйдет. Пока не поздно, следует убираться отсюда подобру-поздорову, а к весне подбирать другой, более надежный объект для поисков.