При нашем появлении девушка вскидывает на меня глаза. Большие, черные, пристальные, они опушены длинными ресницами, и над ними круто выгнутые брови. Темные косы тяжелым узлом собраны на затылке.
Чуть приподнявшись, девушка кивает головой и снова продолжает читать.
— А вы уже як дома расположились, — еле переступив порог, обращается к ней Павел Федорович.
— Я дома, — холодно отвечает девушка.
— Вы дочь хозяйки? — спрашиваю я.
— Нет, сестра, — бросает она, не отрываясь от книги.
Ева подбегает к ней, порывисто обнимает и, ласково гладя ее волосы, говорит:
— Да тут все свои. Не скрытничай, хитрунья моя… Знакомьтесь, товарищи: Муся Гутарева, учительница из Смилижа.
Девушка, сдвинув брови, удивленно смотрит на хозяйку. Таня растерянно переводит глаза с Евы на девушку и, не раздеваясь, садится на лавку у самого порога.
— Располагайтесь, товарищи, — приглашает хозяйка. — Сейчас обедать будем.
Она суетится у печи и спрашивает:
— Вы, слышала, к фронту пробираетесь?
— К фронту, — отвечает Пашкевич. — Не знаете, где сейчас фронт?
— На прошлой неделе немцы взяли Вязьму и Одессу.
— Что это — фашистская листовка? — спрашивает Пашкевич, очевидно, удивленный и этим уверенным тоном, и этой осведомленностью.
— Нет, зачем фашистская. Наша сводка.
— Наша? Откуда?
— Люди проходящие сказали.
— Какие люди?
— А кто их знает… Я не спрашивала, они не говорили.