Пашкевич садится перед ним на корточки.
— Ну что ты, Вася. Успокойся. Мы тебя никому не отдадим. Никому. Понимаешь, малыш? — и в голосе Пашкевича такая несвойственная ему ласка. — Смотри, красная звезда у нас, — и он протягивает мальчику пилотку. — Да посмотри же, чудак.
Мальчик поднимает глаза. В них все тот же ужас. Потом проводит по лицу рукой, словно хочет отогнать от себя навязчивое, страшное, и нерешительно тянется к пилотке. Еле касаясь своими тонкими пальцами, он трогает красную звезду, вскидывает глаза на девушку и чуть слышно спрашивает:
— Звезда?.. Значит, наши, мама?
— Ну, конечно, наши… Наши, Васек, — и по лицу ее текут крупные слезы. А мальчик осторожно гладит красную звездочку и улыбается. Но улыбка у него не детская — улыбка взрослого, много испытавшего, много пережившего человека.
— Что с ним? — тихо спрашиваю я.
— Он видел то, что не вяжется с обычным человеческим разумом, — отвечает старик, сидящий на полу. — Он видел «новый порядок». И он уже побывал там, на том свете…
— Да кто же вы такие, друзья? — нетерпеливо спрашиваю я.
С пола поднимается мужчина в сером ватнике.
— Разрешите доложить, товарищи. Моя фамилия Кухаренко. Я киевлянин. Член партии. Остался с группой в киевском подполье. Нам удалось провести несколько операций. После одной из них я ушел на квартиру вот к этому старому учителю, — и он показывает на седого старика. — К нему должны были принести кое-какие фашистские документы и записи доклада Эриха Коха…
— Що це такое — Эрих Кох? — недоумевает Рева.
— Как? Вы не знаете Эриха Коха? — удивленно спрашивает старый учитель. — Вы не осведомлены о столь известном имени?.. Хотя, что я говорю! Ведь вы лесные жители, и до вас еще не докатилось все это. Извольте, готов объяснить… Итак, приказом Адольфа Гитлера повелителем всех занятых восточных областей назначен рейхсминистр Адольф Розенберг. Полновластным же хозяином Украины, ее генерал-губернатором, диктатором, сатрапом, палачом — называйте, как угодно, — волею все того же фюрера стал рейхскомиссар Эрих Кох. Теперь вам понятно?..
— Документы с вами? — перебивает Пашкевич.
Кухаренко роется в своей котомке, передает Пашкевичу бумаги, завернутые в рыжую клеенку, и продолжает:
— Взял документы, иду на явочную квартиру, где предполагала собраться наша группа, и вдруг вижу: у ворот шпик. Оказывается, провал — вся группа арестована. Пришлось уходить из Киева. Я захватил с собой старого учителя и вот эту девушку с Васькой, которые чудом вышли из могилы, и пошел на восток, к фронту… Здесь мы остановились на перепутье: завтра отправляемся дальше.
— А ну сидай, землячок, сидай, — усаживая Кухаренко на лавку, говорит Рева. — И все по порядку рассказывай. Мы ведь Киев с июля обороняли. Последними ушли.
— В Киеве то же, что всюду, — мрачно отвечает Кухаренко. — Виселицы, расстрелы, кровь. Море крови. И в то же время жестокая, непримиримая борьба… Но лучше прочтите сами Эриха Коха — тогда поймете, что они делают и что собираются делать.
Кухаренко подходит к Пашкевичу и берет из пачки бумаг ученическую тетрадь.
— Здесь записан его доклад. Правда, только отрывки. Но из них можно понять многое… Слушайте.
«Дважды за это столетие победоносный германский меч завоевывал украинские земли. Дважды чистая немецкая кровь заливала эти поля. Дважды, ибо в роковой 1918 год мы допустили непростительную ошибку.