— Кстати, о птичках. У бегемота… — Медников широко развел руки и внезапно так и замер: из глубины колка раздался отрывистый и тревожный лай Барса.
Придерживая рукой тяжелую кобуру, Голубев бросился в колок. Медников ринулся следом. Сверху, с березок, на них сыпались желтые листья, под ногами хрустел валежник. Милицейский „газик“ тоже перевалил через кювет и помчался в объезд колка.
Метрах в пятидесяти от шоссе, почти у самой опушки, стояли у невысокой кучи хвороста Семенов и Лимакин. Тут же удерживал за поводок собаку Онищенко. А из-под хвороста нелепо торчали две ноги в черных лакированных полуботинках. Бурые остатки раздавленных на корню груздей хранили вмятины шипов, скорее всего от кирзовых сапог.
— Понятых? — спросил Голубев.
— Давай! — приказал следователь. — Выбеги на шоссе, останови кого-нибудь из проезжающих.
Слава кивнул.
Минут через пятнадцать он привел в колок двух пожилых водителей. Им объяснили суть дела и начали разбирать хворост.
Убитый лежал на боку. Серый новенький пиджак был расстегнут. Под левой лопаткой торчала наборная рукоятка ножа, запачканная кровью, пропитавшей и пиджачную ткань.
Пока Семенов щелкал затвором фотоаппарата, Лимакин склонился над трупом, но тут же выпрямился:
— Боря, пожалуйста, обыщи карманы.
— Нашел ищейку, — натягивая резиновые перчатки, буркнул Медников. — У самого кишка тонка?
— Не могу. Запах…
В карманах, кроме носового платка и тощего бумажника, в котором лежали паспорт и сберкнижка, выданная на имя Барабанова Андрея Александровича, ничего не оказалось. На сберкнижке числилось ровно четыре тысячи рублей. Наличных денег не оказалось ни копейки»
Глава ХII
Просторный двор Екашевых был так густо изрыт свиньями, что походил на свежевспаханное поле. Все дворовые постройки, как и сам дом, почернели от времени и вросли в землю. Возле покосившегося плетня, отгораживающего огород, прогнулся старый амбар, рядом с которым возвышался сеновал с летним загоном У загона на навозе копошились куры, а посреди двора, в грязи, тяжко вздыхали два зажиревших борова.
Пройдя сквозь забитые рухлядью сумрачные сени, Антон Бирюков с Кротовым, бригадиром и понятыми оказался в такой же сумрачной кухне, всю обстановку которой составляли потрескавшаяся русская печь и широкий обеденный стол. Стены кухни, казалось, никогда не знали побелки. У стола, на низеньком сапожном табурете, обхватив руками живот, сидел небритый сморщенный человек, раскачиваясь из стороны в сторону. Антон с большим трудом признал Степана Екашева, так сильно он изменился. На приветствие Екашев не ответил.
— В чем дело, Степан? Оглох, что ли? — хмуро спросил бригадир.
Екашев измученно уставился на него и заплакал:
— Загибаюсь я, Гвоздарев.
— Почему не едешь в больницу?
ebooksa