«Рассказать все это Ширали? — мелькнула мысль. — А почему я должен все ему объяснять? Считает меня халтурщиком, ну и пусть!»
Дальше они шли молча, но мысленно разговаривали друг с другом. Обвиняли, доказывали, спорили…
…Кучук-ага жил в центре села, где пересекались пыльные улицы и находилось правление колхоза, возле которого всегда был народ.
За невысоким дувалом стоял просторный глинобитный дом с шиферной кровлей и большая круглая кибитка. В глубине чисто подметенного двора виднелась большая куча прошлогоднего яндака, возле которой стояли ишак и верблюд. Верблюд лениво пережевывал жвачку, ишак размеренно качал головой вверх-вниз словно приветствуя входящих во двор. На топчане сидел широкоплечий старик с белой бородой и, ловко орудуя большой иглой, шил шубу.
При виде пограничников он отодвинул бараньи шкуры и целую охапку солодкового корня в сторону, приветливо сказал:
— Здравствуйте, ребята, здравствуйте! Проходите!..
Голос у Кучук-ага был густым и сочным. Лицо так изрезано морщинами, что напоминало один из корней солодки. Заметив, что Андрей удивленно смотрит на корень, Кучук-ага улыбнулся:
— Это солодка, корень такой… Я им шкуры крашу, Корку граната добавляю, траву гармали, еще марены красильной. Много здесь ее, из города люди приезжают, собирают. Все мешаю и шуба желтая от такой краски выходит. Красивая… А солодка и от кашля помогает. Вам на границе нельзя кашлять. Вот, возьмите, с собой…
Кучук-ага протянул ребятам несколько крупных корней и лицо его осветилось доброй улыбкой. Когда он улыбался, морщины разглаживались и сквозь них проглядывала белая, нетронутая загаром кожа. Они казались тропинками, проложенными в пустыне, которые словно в такыре собирались и исчезали в белом солончаке бороды. Борода у Кучук-ага была своеобразной: от висков густая и окладистая, а ближе к подбородку становилась реже. Глаза аксакала, несмотря на почтенный возраст, были живыми и внимательными.
— Чай в кибитке будем пить, — возвестил хозяин. — Хорошо там: зимой — тепло, летом — прохладно. Ты в кибитках бывал? — повернулся он к Андрею.
— Не приходилось…
— Вот и посмотришь… В Сибири своей расскажешь!
— Откуда знаете, что я из Сибири? — удивился Андрей.
— Знаю, — ответил Кучук-ага и глаза его хитровато прищурились.
Проходя в кибитку, Андрей заметил на дне полного ведра, стоящего у входа блестящую монету.
— Кучук-ага, — кивнул он на ведро, — кто-то деньги в ведро уронил!
— Хантеньга это, — улыбнулся хозяин, — старинная монета серебряная. Мы специально ее в воду кладем — серебро всех микробов убивает. Туркмены, что в городах живут, забыли об этом, воду из крана берут. А в селах из арыков, колодцев, поэтому о хантеньга еще не забывают…
Андрей впервые был в кибитке и теперь с интересом рассматривал ее внутреннее убранство, от Ширали он знал, что несмотря на отсутствие перегородок, помещение разделено на две части. Левая сторона — мужская, правая — женская. Дастархан — на женской, постельные принадлежности — на мужской. Посуда — на правой, чувалы с зерном — на левой. Во всем чувствовался порядок, определенный вековыми традициями, особенностями жизни в пустыне.
Пограничники опустились на пол, устланный кошмами. Подложив подушку под локоть, Кучук-ага полулежал на кошме. Не любят старики ковров, сказывается ревматизм, если полежать на них. Иное дело — кошма! Мягкая, теплая и запах родной — пустыней, баранами, солнцем от нее попахивает.
— Сколько гостей приходит, — отхлебывая чай из расписной пиалы, говорил Кучук-ага, — а вот никто не подскажет, какая трава старика молодым делает? Может, вы что-нибудь слыхали, а?
ebooksa