Как только, лязгнув буферами, поезд остановился, Моника взяла дорожную сумку, предварительно выглянула в коридор и, убедившись, что коридор пуст, быстро вышла из купе, закрыв за собой дверь.
Через пару минут она была в соседнем вагоне. Открыв в пустом тамбуре дверь вагона, которая выходила на противоположную от перрона сторону, опять предварительно выглянув, покинула вагон, захлопнула дверь и спряталась за закрытым на ночь газетным киоском. За киоском она и простояла до тех пор, пока поезд Берлин-Мюнхен, покачивая красным фонарем на последнем вагоне, не исчез в снежной ночи.
Не успела Моника как следует сориентироваться, куда ей идти дальше, как с той стороны, куда уехал Мюнхенский поезд, раздался гудок. Повернув голову, Моника увидела прожектор приближающегося паровоза, тянувшего за собой около пяти пассажирских вагонов. Это пригородный поезд, – подумала она, – и очень кстати. Смешаюсь с прибывшими пассажирами и пройду в здание вокзала, ведь не торчать же здесь до тех пор, пока не привлечешь к себе внимание железнодорожных служащих или полиции. Когда около полусотни пассажиров, вышедших из вагонов, тесной стайкой проходили мимо нее, Моника влилась в их шумную, еще пахнущую теплом толпу и прошла в здание вокзала.
В зале ожидания было не очень много народа. Часть прошедших вместе с ней пассажиров начинали устраиваться на свободных скамейках, часть вышли через дверь на площадь.
На Монику никто не обратил внимания. Изредка в здание вокзала заходил полицейский, но не для контроля, а для того чтобы согреться от зимней стужи.
Красивое будет Рождество, со снегом и морозом, – подумала Моника, – зима удалась настоящая, во всяком случае, пока.
Просидев в зале ожидания до четырех часов утра, Моника села в поезд Дрезден-Ганновер, следовавший, кроме Галле, через Магдебург и Брауншвейг. Ее это устраивало, при необходимости можно будет выйти еще и в Магдебурге – крупном железнодорожном узле. Билет, на всякий случай, она взяла до конечной станции, выложив лишние деньги, но безопасность того требовала. Нельзя мелочиться, лучше иметь возможность маневра, то есть свободно ехать сколько угодно и выйти там, где посчитаешь нужным.
Без каких-либо осложнений Моника доехала до Магдебурга и, решив не рисковать, вышла из поезда, как все пассажиры, а не самостоятельно через запасный тамбур вагона. Через сорок минут она уже ехала в вагоне пригородного поезда на Запад.
Около полудня Моника была в Брауншвейге. Повертевшись немного на вокзале, проверилась, нет ли за ней «хвоста», и только после этого вышла на привокзальную площадь.
Пик кирхи был виден. Она была в нескольких кварталах от железнодорожного вокзала. Зная, что обычно, где кирха, там и центр города, а значит, и площадь, Моника решительным шагом направилась в сторону виднеющегося пика, окруженного коричневыми черепичными крышами невысоких домов, из труб которых чадил дым угольных печей, распространяя вокруг специфический чад бурого угля.
На полпути до площади невзначай оглянулась, затем посмотрела в блестящее стекло витрины колбасной лавки – ничего подозрительного. На всякий случай зашла в аптеку, купила аспирин, на выходе опять проверилась. Наконец, выйдя на площадь, заметила часовую мастерскую. На вывеске было написано готическим шрифтом «Зигфрид Функ. Часовой мастер». Помня наставление Ганса зайти в мастерскую, когда там не будет посетителей, Моника, немного замедлив шаг, прошла мимо часовой мастерской. Убедившись, что за невысоким прилавком, склонив голову, видимо, ремонтируя часы, сидит пожилой мужчина, а посетителей нет, девушка быстро развернулась, вернулась к двери и решительно вошла вовнутрь. Зазвеневшая связка медных колокольчиков заставила ее вздрогнуть, а мужчину – поднять голову, рассматривая посетительницу. Левый глаз у мужчины был закрыт, под ним четко виднелся неровный шрам от переносицы до уголка глаза, между век правого глаза было зажато увеличительное стекло в коричневой оправе. Казалось, что мужчина рассматривает Монику, как деталь часов, выпавшую из механизма и оказавшуюся возле двери.
Не успел мужчина открыть рот, как Моника, боясь, что кто-нибудь им сможет помешать, не здороваясь, выпалила:
– Вам привет от Ганса.
– От Ганса молочника? – переспросил мужчина, – или от Ганса полицейского?
Поняв, что попала впросак, Моника попыталась исправить допущенную ошибку, но… из головы напрочь вылетело прозвище, которым Ганс сказал назвать его в виде пароля. Видя волнение посетительницы и, в принципе, поняв, в чем дело, Зигфрид, тем не менее, не подал вида и, выйдя из-за прилавка, направился к посетительнице.
В панике оттого, что кто-то может помешать, так и не вспомнив слова Ганса, Моника вспомнила о револьвере как доказательстве, и впопыхах, тревожно оглядываясь на дверь, вытащила из кармана оружие. В следующую секунду резкий удар по запястью заставил ее ойкнуть от боли и испуга, револьвер с грохотом упал на пол и тут же был отброшен ударом ноги хозяина мастерской под прилавок, а сама Моника попала в жесткий захват цепких рук.
– Я, я, – попыталась сказать что-либо Моника в свое оправдание, – как вдруг, запнувшись на полуслове, выпалила в лицо старика: – Я от «Северного рыбака».
Захват моментально ослаб, старик отстранился от девушки, скомандовав:
– Быстро за стойку, и в комнату марш, и не высовываться!
Теперь наступил черед Зигфрида волноваться. Все его внимание было сосредоточено на двери и большом витринном стекле. Слава богу, никого возле мастерской не было, и только на противоположной стороне площади играли в снежки подростки.
ebooksa