– Ого… Но за что? И чем?
Элмерик вытаращился на него. Конечно, бард знал, что родители бывают строгими. Некоторые бьют своих отпрысков за любые, даже самые мелкие проступки. А Джерри наверняка с раннего детства был тем ещё негодником. Но чтобы родной отец – и вот так! В умелых палачей поверить было проще.
– Чем-чем! Да всем, что под руку подвернётся… – Джеримэйн подобрал вымазанный в грязи плед и завернулся в него. – Папаша у меня пьяница запойный. Когда трезвый – ещё ничего. А как нажрётся – лучше держаться подальше.
– А мать? Почему она тебя не защищала? – Собственная причина ухода из дома теперь казалась Элмерику глупой и незначительной.
Джеримэйн со вздохом сел на охапку сена, глянул на барда исподлобья и пожал плечами:
– Она защищала. Пока батя её не прибил.
– То есть как это – прибил? – не понял Элмерик.
– А вот так – насмерть. Мне повезло: я хотя бы живым ушёл.
Бард опустился рядом. Ещё долго он не мог вымолвить ни слова – настолько его потрясло услышанное.
Джеримэйн истолковал молчание по-своему.
– Никак жалеешь меня? – Он глядел в пол и катал в руках шарик из липкой глины. – Это ты зря.
– И в мыслях не было! – Элмерик замотал головой. – Я не понимаю… как такое вообще возможно? Почему вы с матерью просто не ушли от этого пьяницы? Почему не заявили властям?
– Да всем на это плевать! И куда нам было идти, если мать – сирота безродная? Соседи считали, она должна отцу в ножки кланяться и благодарить, что её замуж взяли такую-сякую, бесприданницу! А бьёт – это ничего. Бьёт – значит любит. —
Он с размаху швырнул глиняный шарик об стену и добавил:
– У Рори было лучше, чем дома. Там хотя бы кормили. А если и колотили, то за дело. Тоже поганая жизнь, если подумать. Но другой я не знал, пока не попал сюда. Всё, хватит об этом. Не мешай мне читать.
Он тщательно вытер руки о штаны и снова взялся за книгу.
– Л-ладно, – поспешно кивнул Элмерик, отодвигаясь подальше.
Сухое сено кололось даже сквозь одежду, и бард то и дело почёсывался. Он надеялся, что это именно колючие травинки, а не какие-нибудь насекомые… Хотя те наверняка уже передохли от холода. Есть хотелось – аж живот подвело, – но Элмерик запрещал себе думать о вкуснейшем киселе из яблок и ароматных пирогах. Всего пара дней – уж как-нибудь выживет, не помрёт. Вон, другие и не такое терпели…
Мысли перескакивали с одного на другое. Он то места себе не находил из-за грядущего полнолуния и посылал проклятия на голову предателя Мартина, то перебирал в памяти встречи с милой Брендалин, и сердце его замирало от нежности, то снова возвращался к мечтам о пирогах и мясе…
Разбитая губа распухла и нещадно ныла. Пальцы тоже болели. Промыть бы всё это… Сейчас очень пригодилась бы вода, не говоря уже о целебном зелье. Но приходилось терпеть, размазывая глину и кровь платком.