В огонь и в воду

22
18
20
22
24
26
28
30

– На Прачечной улице есть лавка духов Бартолино: он земляк принцессы и многим ей обязан, – сказала Хлоя. – Я уверена, что он вам отопрет комнату за лавкою.

– Хлоя права, – сказала принцесса; – без неё я бы об этом и не вспомнила… я только и думаю, что об окружающих вас опасностях и совсем память потеряла!

– А я, – продолжал Коклико, – я пойду разведчиком, вперед… Кадур – совершенно как поднятый собаками заяц: всегда возвращается в свою нору. Поэтому я пойду бродить на Маломускусную улицу, где он наверное уже нас поджидает… вы понимаете, что если б его захватили или убили, то я бы узнал от бездельников, с которыми разговаривал. Как только соберу сведения, тотчас же побегу в лавку Бартолино, который имеет честь поставлять духи принцессе, и мы составим новый план компании… А пока барышня пусть походит здесь по соседству, будто с поручением от принцессы, и потом придет сказать нам, не случилось ли чего подозрительного… Если б я опять вошел в отель, раз отсюда вышедши, я мог бы возбудить подозрения… а их-то именно и не нужно в настоящую минуту.

Все так и сложилось, как устроил Коклико. Хлоя скоро вернулась с прогулки, не заметив ничего особенного; Паскалино, которому она шепнула словечко мимоходом, поспешил отдать ей самую новую из своих ливрей, и в одну минуту Гуго переоделся носильщиком портшеза, с ремнем на плечах. В назначенный час, принцесса вышла с большой церемонией из растворенных настежь дверей отеля, а швейцар отдал ей честь алебардой; Коклико со своим крючком пошел сбоку и процессия двинулась по улицам медленно, как следует людям, которым спешить некуда и которые идут прилично, сохраняя достоинство, по своим делам.

Отойдя от отеля и уверившись, что все идет хорошо, тряпичник прибавил незаметно шагу и направился на Маломускусную улицу, где надеялся встретить Кадура.

Когда он огибал Львиной улицы, он увидел мальчика, который первый рассказал им о бродящих у их дома подозрительных личностях. Забавляясь волчком, Угренок поглядывал во все стороны. Заметив это, Коклико призадумался.

– Э! наш маленький приятель, – сказал он, – не станет даром играть так волчком; кажется, надо его порасспросить.

Он подошел к нему в ту минуту, как мальчик вытягивал шею, чтоб заглянуть за угол улицы вдаль.

– Ах! как хорошо, что вы вздумали переодеться! – сказал Угренок, едва не вскрикнув от радости.

– Есть, значит, новое?

– Еще бы. Ваши неприятели стоят там на часах. Они не сходят с места от самого рассвета!

– А мой товарищ?

– Большой черномазый, что ворочает языком десять раз во рту, прежде чем заговорит? Он пришел… я успел его предупредить. Он задумал непременно войти домой…

– И вошел?

– Да, но через забор соседнего сада; перелез через три или четыре стены; а потом тем же путем опять ушел.

– Настоящая кошка, этот Кадур! А теперь?

– Он здесь близко в одном месте, которое я знаю… я могу провести вас к нему… Делайте только вид, что ищете крючком под стенами, и идите за мной издали. Куда я войду, войдите и вы тоже.

Угренок поднял свой волчок и принялся скакать впереди, как заяц по борозде. Коклико шел сзади, посвистывая. Два-три человека, одетых как рабочие, ходили взад и вперед. зевая перед дверьми, но зорко поглядывая во все глаза.

– Хорошо! я знаю, что это значит! – сказал себе Коклико.

Войдя в пустынный переулок, Угренок, прыгавший все время, не оглядываясь назад, толкнул дверь кабака, стекла которой были завешаны грязными кусками красной материи, и проворно юркнул туда. Коклико вошел за ним после и с первого же взгляда узнал Кадура, хотя он тоже был переодет. Араб сидел перед стаканом, до которого не касался вовсе, положив локоть на стол и опираясь головой на руку. Товарищ сел рядом на той же скамейке.