Его штаны недвусмысленно распирало, и бугор упирался мне в бедро.
— Я не бросаю тебя! Это ты мне изменил! Ты предал меня!
— Но ты должна была понять! Должна! Это ради нас!
— Никогда. Ты предал меня, — вертела я головой, стараясь скинуть его с себя и не чувствовать внизу живота томления. — Убери руку. Не смей!
В тесноте бороться с мужчиной, который весом раза в два тебя больше, было сложно. Я сопротивлялась его рукам, сдирающим с меня белье, рвала на нем футболку, в кровь царапала спину.
Но он, обезумев, как и я, только повторял:
— Должна. Возьму.
Взял. Сволочь.
Раздвинул ноги шире и толкнулся внутрь. И когда успел расстегнуть ширинку?
Сначала только головку всунул, потом и вовсе до конца.
А я кричала до последнего, билась, но ничего не могла с собой поделать, чувствуя удовольствие от того, с какой дикой силой он меня трахает.
Словно обезумевшее животное!
Наверное, будь он мне и правда противен, я бы сопротивлялась сильнее, укусила за губу не просто так, а в кровь, ноги бы не закинула ему за спину, а отбивалась ими.
Но было поздно.
Ненависть и похоть смешались в сладостный коктейль, и мне уже было не до обид или мыслей.
Я просто взлетала вверх, пока Рома вбивал меня в кожаное кресло, и падала, когда он, дернув блузку, сорвал пуговицы и прижался губами к груди.
Втянул сосок так резко, что я вскрикнула и стала сама подмахивать ему бедрами, чувствуя сладостное привычное скольжение внутри себя.
Это не было занятием любовью. Это была схватка тел и чувств. Последняя схватка между нами.
— Не останавливайся, — со слезами стонала я.
А он и не хотел. Знал, что, как только он кончит, как только машина от резких толчков прекратит трястись, как только последние волны страсти между нами стихнут, я уйду.