Его птичка

22
18
20
22
24
26
28
30

Его штаны недвусмысленно распирало, и бугор упирался мне в бедро.

— Я не бросаю тебя! Это ты мне изменил! Ты предал меня!

— Но ты должна была понять! Должна! Это ради нас!

— Никогда. Ты предал меня, — вертела я головой, стараясь скинуть его с себя и не чувствовать внизу живота томления. — Убери руку. Не смей!

В тесноте бороться с мужчиной, который весом раза в два тебя больше, было сложно. Я сопротивлялась его рукам, сдирающим с меня белье, рвала на нем футболку, в кровь царапала спину.

Но он, обезумев, как и я, только повторял:

— Должна. Возьму.

Взял. Сволочь.

Раздвинул ноги шире и толкнулся внутрь. И когда успел расстегнуть ширинку?

Сначала только головку всунул, потом и вовсе до конца.

А я кричала до последнего, билась, но ничего не могла с собой поделать, чувствуя удовольствие от того, с какой дикой силой он меня трахает.

Словно обезумевшее животное!

Наверное, будь он мне и правда противен, я бы сопротивлялась сильнее, укусила за губу не просто так, а в кровь, ноги бы не закинула ему за спину, а отбивалась ими.

Но было поздно.

Ненависть и похоть смешались в сладостный коктейль, и мне уже было не до обид или мыслей.

Я просто взлетала вверх, пока Рома вбивал меня в кожаное кресло, и падала, когда он, дернув блузку, сорвал пуговицы и прижался губами к груди.

Втянул сосок так резко, что я вскрикнула и стала сама подмахивать ему бедрами, чувствуя сладостное привычное скольжение внутри себя.

Это не было занятием любовью. Это была схватка тел и чувств. Последняя схватка между нами.

— Не останавливайся, — со слезами стонала я.

А он и не хотел. Знал, что, как только он кончит, как только машина от резких толчков прекратит трястись, как только последние волны страсти между нами стихнут, я уйду.