— Теперь.
— Ну и как? — Человеку в свитере не терпелось, глаза его засверкали.
— Да никак. Там и сейчас бар. Вроде бара.
— Ну и как там, ну как? — допытывался он.
— Да никак. Я съел там, кажется, печенку по-римски. Ох и невкусная была.
— А пиво?
— Что пиво?
— Ты пиво пил?
— Пил. Светлое. Теплое такое, я летом там был.
— Ты так все помнишь?
— Помню. Меня тогда рвало, как никогда.
В свитере, насупившись, пробурчал:
— Желудочки к ты, наверное…
— Да, — ответил Зыгмунт и икнул.
В проходе между парами стояли Геня и Левша, дальше толпились Антось и Шамша, Гармонист, Бомбель…
— Слезайте вниз, здесь ничего не слышно! — заорал Рак.
В свитере наклонился и взглянул на него.
— Тебе, видать, в уши надуло, вот теперь и не слышишь ничего, — сказал он.
Раздался хохот. Хохотали долго. Геля, у которого была машина и пять лет, Левша, кладбищенский дантист, Аптось, святотатец, Бомбель, обесчестивший свою внучку, и смеялся Рак, отсиживающий здесь уже третий календарь, но глупый, как девственница.
И смеялся Зыгмупт, сорокалетий худышка, у которого в гетто вырезали всю семью…