Через минуту пришел Левша. Взял одеяло на обмен. Надзиратель ждал его за дверью.
— Кого к нам поместят? — шепотом спросил Рак.
Левша взглянул на дверь. Склонился пад кроватью.
— Чахоточников, — сказал он.
— Чахоточников поместят из Равича! — на всю камеру заорал Рак, когда Левша с конвойным ушли.
— О Иевус! — схватился за голову Зыгмунт. — Моя семья погибла в гетто, а я тут должен под одной крышей с убийцами находиться… О Иезус!
— Да будет тебе, — из своего угла сказал Шамша. — Они уже по-польски говорят так же, как и ты…
— Я этих сволочей ночью убью! — кричал Зыгмунт.
Шамша в своем углу выкрошил из сигареты немного табаку, соскреб с нескольких спичек серу, всыпал ее в сигарету и опять набил табаком.
— Возьми-ка закури, нервы дым любят, — сказал он, бросая Зыгмунту сигарету.
— Я ночью им на голову мочиться буду! — не успокаивался Зыгмунт и, прикурив у Рака, затянулся несколько раз.
— Вместо свободы я бы их в спутник замуровал, — выкрикивал он, поднося сигарету ко рту, — и на луну…
Вспыхнул огонь, грохнуло. Зыгмунт взревел и подпрыгнул так, что у него с ног слетели деревянные колодки.
— Хам! Ресницы у меня обгорели!
Заскрежетал ключ. Смех оборвался.
Двери отворились. Вошел надзиратель.
— Какие здесь места свободны?
Ему показали.
— Староста, присматривайте за камерой. Чтоб мне здесь без драк. Немцы не немцы, свой срок они отсидели и теперь ждут только визы. За то, в чем провинились, они уже отбыли наказание.
— Их должно быть шестеро, а прислали восемь. Вот и не хватает мест. Поэтому двое будут здесь, с вами, — добавил он, оглядывая обитателей камеры.