— Это, пожалуй, идея, — согласился Саблин.
Мы тут же решили вернуться в лагерь, собрать чрезвычайное заседание штаба красных следопытов, чтобы решить два вопроса: о Синицыне и о пограничной заставе.
Нам повезло: только что вернулась из поездки на ток четвертого отделения концертная бригада во главе с Фаиной Ильиничной. Учительница была очень довольна концертом и пожалела, что Миша Саблин не поехал с ними и не прочитал свои стихи.
— Я в другой раз, — пообещал Саблин и сказал Фаине Ильиничне о срочном совещании штаба красных следопытов. Он хотел посоветоваться с учительницей насчет Генки и насчет пионерской пограничной заставы, но она ответила, что очень торопится и лучше отложить все серьезные дела до завтра. А если уж нам так хочется, Фаина Ильинична согласна оставить за себя Тарелкину, которая ей все передаст на утренней линейке.
До завтра нам ждать не хотелось, и мы приняли это условие.
На заседании штаба Крымов доложил о результате похода по хуторам. Они беседовали с Аликовым и Куликовым. Из рассказов обоих стариков выходило так, что не коммунары создали тут коммуну, а они. «Были тут из Царицына заводские, — сказал Аликов, — но прожили они здесь самую малость, около года, а потом одни из них разбежались, а другие были убиты бандитами, когда вывозили хлеб на станцию. Но это было до нас, — заверил ребят Аликов. — А когда я демобилизовался и создал коммуну, царицынских уже не было». Куликов рассказал пионерам о штурме Перекопа и о том, как он лично вместе со своим эскадроном первым ворвался в Крым и гнал «черного барона» Врангеля до самого Черного моря. По его словам выходило, что коммуну в наших местах начали создавать после двадцатого года, когда в хутора вернулись фронтовики и среди них большевик Куликов. О царицынских рабочих, приезжавших сюда за хлебом, он знал не больше Аликова, но пообещал ребятам порасспрашивать стариков и старух и дать весточку следопытам.
Когда Крымов предложил разжаловать Генку в рядовые, Тарелкина сказала, что тут надо сначала как следует разобраться, а потом уже решать по справедливости. Ей самой не очень нравится поведение Синицына. Она видела, как Генка утром бегал с ведром к столовой и выпрашивал там помои. А вчера ей показалось, что он подъехал на мотоцикле с Прыщом и вынул из коляски мешок, набитый травой или еще чем-то. Может, она ошиблась; было уже темно и человек с мешком направился не прямо к дому Синицына, а к глухому переулку. Но ей все-таки кажется, что это был Генка, потому что Прыщ сказал:
— Дружи с дядей Ваней, парень, — научишься жить.
И несмотря на эту дополнительную улику, Лена возражала. Теребя конец косы, она говорила, подражая Фаине Ильиничне:
— Гена — мальчик легко увлекающийся. И это мешает ему хорошо учиться и быть дисциплинированным. Вы об этом лучше меня знаете. Наверное, он увлекся чем-то новым…
— Воровством, — тихо подсказал ей Грачев.
— Может быть, — согласилась Тарелкина, — он попал под влияние этого противного типа Хамугина. Надо узнать. И если это так, надо всем отрядом перевоспитать его. Вот ты, Сеня, сходи к нему домой и как друг поговори с ним по душам.
И хотя Лена говорила со мной, как с подчиненным, и давала прямое указание, я ничуть не обиделся на нее. Почему-то я с радостью захотел выполнить это поручение. Честно говоря, ничего хорошего от разговора с Генкой я не ожидал, но все равно мне было приятно получить такое задание. Она могла бы попросить Грачева, но не сделала этого. Нет, надо непременно сочинить стихи и подарить их Лене. Только мне никак не удается.
— Сеня, почему ты меня не слушаешь? — услышал я вопрос Тарелкиной.
Я смутился: заметили или нет ребята, что я пристально смотрю на Лену и мечтаю? Нет, они тоже смотрят на Лену и слушают ее.
— Я прошу тебя сегодня же сходить к Гене.
— Хорошо, схожу, — сказал я, поднимаясь.
— Да не прямо сейчас, а попозже, — остановила меня Тарелкина. — Ты сегодня какой-то странный. Я еще днем обратила внимание, когда мы с Вовой встретили тебя. Ты не болен?
Ну, это уж слишком!
— Расскажи, что ты придумал с мальчиками? — просит Лена, усаживая меня на место.