— Что за вопрос, — ответил Синицын.
— В какое время дня?
— Утром.
— На рассвете, — закричали рулевые.
— А раз так, должны мы дать в порт назначения радиограмму?
— Само собой.
— Как говорил великий дипломат Питт Младший…
— В стихах. Я уже придумал…
Снова раздался нестройный хор.
Тут уж я почувствовал себя на гребне девятого вала и решил командовать всей флотилией.
— Садись, Генка, пиши телеграмму.
Это не очень понравилось остальным.
— Почему Синицын?
— Он пишет хуже, чем курица лапой.
— И ошибки делает.
— Подумаешь, флагман.
Оскорбленный таким непочтением, Синицын вскочил на парту и, как артист из трагедии, выбросил руку вперед.
— Прошу без оскорблений, — перекричал всех Генка. — Про почерк замечание верное, а насчет ошибок — я прошу. У меня за последний диктант пятерка. И, между прочим, трудовая — ни одного слова не списал.
Все немножко посмеялись над откровением Синицына и признали, что лучше, чем у Тарелкиной, ни у кого почерка нет.
Лена растерянно поглядела на ребят, но все были серьезными, и она, перекинув косу за плечо, опустилась на стул.