— Какой крестьяне раньше применяли. Айда домой, я тебе по дороге все объясню.
Двое в джунглях и Леопард
На этот раз я не согласился держать наш разговор в секрете.
— Вдвоем мы ничего не сделаем. Надо всех ребят позвать.
Синицын обиделся. Губы поджал, глаза сузил, дышать стал медленно и глубоко. Он всегда становится таким, когда я не соглашаюсь с ним.
— Если скажешь хоть одному человеку — больше мне не друг, — категорически заявил Синицын.
Дружбу Генка понимает по-своему. Делай все так, как он хочет, будешь вечным другом. Сделай что-нибудь не по его — из друга сразу превратишься во врага. И так как за все годы учебы в одном классе мы с ним раз сто враждовали, иногда по целой неделе, я не побоялся и на этот раз стать его врагом.
— Нет, Генка, — стоял я твердо на своем, — ты как хочешь, а я пойду и расскажу ребятам.
Видя мою настойчивость, Синицын пошел на хитрость.
— Хоть я зарекался открывать тебе свои тайны, но если уж так получилось, потерпи до утра. До утра можешь?
— Могу, — сразу согласился я, зная, что за одну ночь Генка ничего не сделает с жуком-кузькой. Ну как он не поймет, что вдвоем мы можем уничтожить этого паразита, может быть, на одном опытном поле. А чтобы бороться с вредителем на всех яровых нужно не только школу выводить, совхоза не хватит. Генка молча выслушал все мои доводы, задумался, наверное, представляя себе мысленно эти шесть тысяч гектаров и наконец согласился. Но опытное поле, на котором моя мама выращивает новый сорт твердой пшеницы, Генка попросил оставить за нами.
— Давай пойдем, сделаем дело, а после уж расскажем, — настаивал друг. — А то неинтересно получится. Как будто все вместе придумали, а не я один. Знаешь, как у нас любят к чужой славе примазываться. Вот басню я читал.
И Генка торопливо, захлебываясь от восторга, пересказал басню про то, как на одной речке был паром и при нем паромщик. Потом туда назначили начальника. Начальнику дали бухгалтера, бухгалтеру — кассира. А когда увидели, что аппарат раздут, решили кого-нибудь сократить. Думали, думали и сократили паромщика.
— Так это же в басне, — успокоил я Генку, — их пишут для юмора.
— Только для юмора? — усомнился Синицын. — По-твоему, писатели их выдумывают, чтоб мы смеялись?
— А ты думал.
— Загибаешь, — сказал Генка. — Помнишь, Фаина рассказывала про Крылова. Как он написал «Волк на псарне…»
Тут я его перебил:
— А помнишь басню про лягушку и быка?
— Помню.