Брачный сезон или Эксперименты с женой

22
18
20
22
24
26
28
30

Слова «снобизм» она не поняла, зато очень хорошо поняла другое – взять с меня нечего.

Для острастки я хотел было добавить еще, что меня преследует банда Мухрыгина-Дренделя, но не стал. И сказанного было вполне достаточно.

Анюта развернулась и потопала по тропинке между сугробами. К чистенькому домику месье Бега, окруженному тщательно подстриженными и укутанными мешковиной липками и кустами роз. Наверное, решила передать права – а скорее, обязанности – на отцовство французу. Бедный Альфред. Не видать ему теперь ни подставочек для яиц, ни ночного преферанса в теплице. На своих газонах за лето он зарабатывал неплохо: не только хватало на беззаботную зимнюю жизнь, но ухитрялся еще и откладывать на машину. Не видать теперь и машины! Аннет, как на французский манер Альфред называл Анюту, так просто его не отпустит.

Это происшествие выбило меня из колеи. Я затосковал. И потерял интерес к преферансу.

– Дай хоть отыграться, – увещевал меня угодивший в женские сети Альфред.

Анюта наверняка наседала на него, а француз должен был мне около десяти гектаров земли.

– Я тебе прощаю, – вяло отбивался я. – Считай, что ты мне ничего не должен.

– Ну как же, – не соглашался месье Бега и по-мушкетерски грассировал: – Карррточный долг – долг чести!

Однако продолжать игру я отказался наотрез. Анюта тоже перестала посещать теплицу. Компания распалась. Осознав это, Афанасий Никитич занялся своими кактусами и почти не разговаривал со мной. Однако я чувствовал, что в голове старика засела мысль женить меня на своей внучке. Моей лучшей подруге.

О Катьке я, конечно, грустил. Но не очень сильно. Все-таки когда-нибудь я ее снова увижу. Гораздо сильнее я тосковал по Марии Еписеевой. Ее я никогда больше не увижу. И не ходить нам вместе в музей, и не есть мне огурцы из трехлитровой банки в ее небольшой квартирке. Даже о Машином сыне, хулигане Еписееве, я думал с нежностью. Он, по большому счету, не так уж плох. Дни я проводил лежа на топчане лицом вниз. Изредка выбирался на прогулки, каждый раз страшась встретиться с Анютой.

Однажды утром, когда мадемуазель Веточкина отправилась торговать газетами в электричках, я рискнул выйти на улицу. Побрел меж домов, уныло разглядывая желтые собачьи меты на сугробах. Читая эти иероглифы, вышел за околицу и остановился под щитом с надписью «Путь к рассвету». Я с тоской смотрел туда, где, по моим представлениям, находилась Москва, и размышлял, что жизнь моя близится к закату.

Неожиданно мое внимание привлекла крошечная фигурка. Она двигалась по направлению к деревне. Где-то я ее уже видел. Сначала я подумал, что это Анюта, и попытался укрыться за щитом. Но потом присмотрелся внимательнее. Знакомая дубленка. Веточкина обычно щеголяет в тулупе, крест-накрест перевязанном платком. И в валенках. Эта же дама с трудом ковыляла по сугробам. И виной тому – модельные сапожки городской жительницы. Бог мой! Да это же… Это же Маша!

– Машенька! – выдохнул я и ринулся навстречу судьбе. К закату.

Глава 36

Профессия – следователь

Мы замерли посреди поля, как скульптурная группа «Мать и дитя». Я стоял на коленях, а мадам Еписеева гладила мою непокрытую голову руками в шерстяных перчатках. За время, проведенное мной у Афанасия Никитича, она ничуть не изменилась. Только ее синие глаза смотрели теперь куда более ласково и… осмысленно, что ли.

– Ну вставай, а то простудишься, – сказала Маша. – Собирай вещи. Поехали.

– Постой… – задохнулся я, – как же ты меня нашла? Ведь я никому…

Неужели она знает обо всех моих неприятностях?! Как стыдно… Должно быть, в ее глазах я последний трус. А еще обещал защитить ее от динозавра. Но и как приятно, черт возьми! Как же я ей благодарен и как же я… люблю ее.

– Для любящего сердца нет никаких препятствий! – напыщенно ответила мадам Еписеева.