– Мрачно, – сказал я.
– Да, мрачно, – кивнул Порфирий. – Но хотя бы логично и последовательно. А то знаешь, как бывает с воспевателями? Воспел жизнь и помер. Как-то совсем глупо выходит, когда у тебя такая надпись на могиле. Отработал бесплатно на демонов-поедателей и подох…
Я перешел к следующей плите.
– А это что? Тоже ты, но в каком-то храме?
– Да, – сказал Порфирий. – Здесь я в Сирии у камня Элагабала. После того, как его увезли из Рима и вернули на место.
– Правда ли, что этот камень создает мир и поэтому его стерегут два легиона?
– Правда, – ответил Порфирий. – Но любой другой камень точно так же создает мир.
Все создает все. Любая мушка есть творец сего мира и его разрушитель.
– А зачем тогда два легиона?
– Потому что там рядом Парфия и Иудея, глупый, – засмеялся Порфирий. – А разговоры про камень нужны, чтобы соседи не думали, будто легионы собираются на них напасть.
– Понятно, – сказал я, переходя дальше. – А здесь почему пустое место?
Вместо одной из плит с каменной резьбой на стене зияла дыра – словно кто-то украл фрагмент жизни Порфирия.
– Ты уже видел эту часть, – сказал Порфирий. – Она в тайной комнате под моей спальней в Риме. Не всем можно видеть изображенное там, мой друг. Здесь и так показано слишком много…
И он кивнул на последнюю плиту барельефа.
На ней было высечено нечто непонятное. Порфирий лежал то ли на алтаре, то ли на саркофаге в подземном святилище или скальном гроте. Вернее, не лежал, а парил в воздухе. А над этим подземельем, вырастая из него, как из корня, поднималось огромное и странное: пламенеющее дерево, или гриб, или куст, или нечто вроде. Фонтан огня, расцвеченный всеми цветами радуги.
– Это, вероятно, тоже
– Да, – ответил Порфирий. – Только не проси сейчас раскрыть, что здесь изображено. Узнаешь в свое время. Уже скоро…
Я все глядел и глядел на огненное дерево.
– Пора идти в Элевсин, Маркус, – сказал Порфирий. – Если никто не задержит нас на дороге, прибудем туда сегодня.
Проходя мимо алтаря, Порфирий прихватил с собой жертвенный топор.