– Там за тринадцать лет было двадцать два трупа, в серию не объединяли, все преступления рассматривали отдельно, посадили четырнадцать человек, а одного расстреляли. И только когда всполошились в Москве, прислали бригаду следователей, тогда и выяснилось, что все убийства совершил некто Михасевич, на которого никто и подумать не мог: он же был секретарем низовой парторганизации, даже избирался делегатом партийной конференции. За это беззаконие привлекли к ответственности около двухсот человек. Двести сотрудников милиции, прокуратуры, суда! Правда, спустили все по-тихому на тормозах, чтобы не портить репутацию правоохранителей. Лишение свободы дали только одному человеку, остальные отделались выговорами и понижением в должности. Следователя того, Жевнеровича, аккуратно отправили на пенсию. А он знаешь какой знаменитостью был? Лучшим следователем республики считался, образцом, имел множество наград, на него чуть ли не молились. Уникальный специалист, стопроцентная раскрываемость! Вот и выяснили, какой ценой и из каких материалов этот образец вылеплен. Следователь по особо важным делам республиканской прокуратуры, а у него не то что юридического – даже полного школьного образования не было. Ведь он почти сорок лет в следствии проработал, и все эти годы – в должности «важняка». А ты говоришь, что не может быть. Может, юноша. Еще и не такое бывает. В середине восьмидесятых это случилось. Точно так же и с Полынцевым поступили. И со всеми, кто был причастен к нарушениям по его делам.
– Значит, все доказательства вины Лаврушенкова были поддельными?
– Именно. Брошюрки сомнительного содержания ему в дом подбросили и «нашли» при обыске, чтобы подкрепить версию. Показания свидетелей переиначивали и корректировали, подсказывали им нужные ответы, особо несговорчивым – угрожали. Составляли липовые справки об информации, «полученной оперативным путем». Самого Лаврушенкова били, издевались над ним, внушали нужные мысли. Виктор кротким был, доверчивым, сам никому зла не делал и от людей зла не ждал. Поверил, что действительно впал в беспамятство и убил человека. Провел месяц на экспертизе в Институте Сербского и прочно уверовал в то, что у него и в самом деле совсем плохо с головой, если в такое серьезное учреждение отправили.
– Получается, все усилия вашего сына принесли свои плоды? Виктор Лаврушенков был оправдан?
– Посмертно реабилитирован, – кивнул Губанов. – Помнишь, как у Галича? Хотя откуда тебе помнить…
Он прикрыл глаза и вполголоса продекламировал:
– Что это? – удивился Петр.
– «Баллада о Сталине». «Дело явно липовое, все как на ладони, но пятую неделю долбят допрос…» Написано про пятидесятые годы, но, как видишь, к восьмидесятым тоже подходит. Да и не только к ним. А что касается усилий моего сына, то Виктора-то потом оправдали, хоть и посмертно, а Славка убил человека и сел на пятнадцать лет. На зоне примкнул к так называемой «отрицаловке», с администрацией не сотрудничал, нарушал правила внутреннего распорядка. Ни о каком условно-досрочном освобождении и речи быть не могло, отмотал от звонка до звонка. Освободился в конце девяносто пятого, устроился шофером грузовика на предприятии где-то в области, сел пьяным за руль, не справился с управлением и погиб. Меньше года на свободе прожил. Вот и решай сам, хорошие плоды получились у Юркиных усилий или не очень.
– А Левшин? Удалось доказать его виновность?
– Куда там… Все, что Юрка собрал, тщательно проверили, бывшую жену Левшина и лучницу эту допросили, они все подтвердили. Записку Полынцев уничтожил, чтобы никому на глаза не попалась. Пришли к выводу, что доказательства собраны не в полном объеме, а те, что собраны, не исследованы должным образом, и возможность их исследования утрачена. Поскольку новый подозреваемый скончался, то и заморачиваться не стали. Убийство Астахова считается нераскрытым. И не расстраивайся из-за того, что тебя в архив не пустили, там астаховского дела все равно нет, его же забрали, когда следователи КГБ занялись злоупотреблениями Полынцева. Так что оно находится в архиве ФСБ, а туда тебя все равно никто бы не пустил. Вот теперь все. Можно идти домой. Светка, небось, заждалась с обедом.
Как – все? Неужели действительно все? Петр не мог в это поверить. То, что он сегодня услышал от Губанова, нужно записать и тщательно обдумать. Наверняка уже к завтрашнему дню появятся дополнительные вопросы. Так всегда бывает: во время интервью кажется, что спросил все, что собирался, и ответы были вроде бы полными, а начнешь работать над текстом и понимаешь, что надо бы еще вот это уточнить, и вот это спросить, и еще какие-то детали перепроверить…
– Коньяк с собой забери, мне нельзя его домой нести, Светка будет ругаться. Или здесь оставь, прямо на скамейке, может, кому пригодится, – сказал Николай Андреевич и строго добавил: – Стаканы в урну выбрось.
Можно подумать, Петя Кравченко производит впечатление человека, привыкшего оставлять за собой грязь и мусор! Стаканчики Петр послушно выбросил, коньяк хотел было оставить, но потом все-таки сунул бутылку в сумку: Карина любит добавлять в сладкий чай с лимоном ложечку чего-нибудь крепкого, чтобы согреться. Обычно это бывает ликер или какой-нибудь бальзам, но, наверное, любой хороший алкоголь сгодится. А еще коньяк ей бывает нужен для вкусных десертов, которые она частенько делает. Особенно здорово у нее получается тирамису, но, когда пару недель назад она собралась его готовить, от затеи пришлось отказаться: покупать целую бутылку, чтобы использовать совсем немножко, казалось глупой и нерачительной тратой денег. Ну а коль деньги Петр уже все равно потратил, то пусть коньяк займет положенное ему место в кухонном шкафу.
Голова шла кругом. Пока они медленно шагали к дому, Петр судорожно пытался сообразить, о чем нужно успеть спросить прямо сейчас, пока еще есть возможность. Губанов не пригласил его подняться в квартиру, а напрашиваться Петр постеснялся. Было видно, что старик устал если не физически, то морально.
– Можно я завтра снова приду? – спросил Петр, когда они остановились перед дверью подъезда.
– Зачем? Я рассказал тебе все, что ты хотел узнать. Даже намного больше.
Голос Николая Андреевича был равнодушным и тусклым.
– Я сегодня поработаю с материалом, и у меня обязательно появятся вопросы, которые я не задал. Вы так интересно рассказываете, что я увлекаюсь и забываю о многом спросить. Если не завтра, то, возможно, в другой день?
– Ладно, приходи завтра, если тебе так приспичило, – ответил Губанов с полным безразличием.
Ткнул «таблеткой» в замок домофона и пробормотал что-то вроде: «Если доживу».