– Без чувств.
– А дитя? Родилось?
– Да…
– Что ты еле бормочешь, грек? Неужто дочь? – схватился за сердце князь.
– Нет, господин…
– Слава Иисусу! Где мой сын?
Старик не сразу указал на стол, где лежало окровавленное тряпье:
– Там…
Кут подошел, развернул ткань, отшатнулся. За спиной у дворецкого сдавленно вскрикнул Святослав.
– Что это за пакость?! Ты что мне показываешь, пес?!
Огромная голова на тонкой шейке лепилась к крошечному лиловому туловищу – без ручек, без ножек.
Дворецкий накрыл мертвого уродца покрывалом, взял трясущегося князя за плечи, повел к стене, усадил на лавку.
– На всё воля Божья, княже. Господь шлет испытание, даст и избавление…
Но Святослав не слышал.
– Этого не может быть! – Он отчаянно тряс головой. – Со мной – не может! Стерва немецкая! Гнилая утроба! Что она со мной учинила? Как я отцу
Он закрыл руками лицо, зарыдал. Нужно было дать ему поплакать. Сейчас ничего не услышит и не поймет.
Подав врачу знак, чтоб оставался с князем, Кут тихонько вышел в горницу. Сказал ожидавшим:
– Не родила еще. Отдыхает. Князь велел передать, чтоб здесь никого не было. Желает один остаться. Будет перед образом поклоны класть. – Он показал на висевшую в углу икону святого Николая Мирликийского, Святославова небесного покровителя. – Ступайте, ступайте!
Выпроводив всех, полушагом-полубегом ненадолго отлучился. Вернулся с плетеной баклажкой.
В ложнице было всё то же: князь глухо рыдал, врач стоял рядом, ломал запачканные в крови руки.