Чудовище Франкенштейна

Лили слишком устала, и мы решили отдохнуть в углу под навесом. Мне надоело писать, я достал из кармана дневник Уолтона и читаю:

Она спрашивает, вспоминал ли я о ней сегодня? Нет, не вспоминал. Утром я увидел след, почуял, где тварь пометила территорию, услышал оглушительную лесную тишину сразу после ее ухода. Как я могу смотреть на навозную кучу и вспоминать Маргарет? Не понимаю ее.

Она приехала в Германию для того, чтобы похвастаться новым муженьком? Чтобы извести меня? Смотри, мол, как хорошо мне жилось без тебя. Я думал, девочка тоже приедет. Но Маргарет сказала, что должна побыть наедине с мужем. Что же мне делать? Мне нужно увидеть девочку…

У меня на голове золотая повязка, она стягивается все туже и туже, словно пружина часов, и мне уже мерещится терновый венец.

Я прикинулся сумасшедшим перед мужем Маргарет, — какой же он глупец! — хотя сама она, кажется, тоже ничего не заметила. Что это значит? Что я вовсе не такой безумный, как думал? Или что я был безумцем и прежде, а она просто не обращала внимания? Он даже дал мне денег на прощанье, словно хотел ее выкупить. Сколько стоит сестра? Почем нынче жена?

Перечитал дневник. Прошло столько месяцев! Как я мог писать подобные богохульства? Я не ощущаю времени, не чувствую изменений в себе. Я думал, что лишь притворяюсь сумасшедшим перед ее мужем, но роль моя воплотилась в жизнь. Я схожу с ума.

Позже

Безумный автопортрет Уолтона был зеркалом, в которое я боялся смотреть. Одна мысль приводила меня в жуткое беспокойство, и я случайно разбудил Лили. Хотя уже было поздно для поисков врача, да и некого спросить, где он живет, она настояла, чтобы мы вышли из-под грубого укрытия и проникли в город. Лили молчаливо следовала за мной.

Мы очутились в районе Дрэксема, расположенном у реки. Она зловеще бурлила, неся свои мутные, темные воды. Ни ветерка — лишь клубы морозного пара изо рта. В недвижном воздухе сгустился едкий, прогорклый смрад, преследовавший нас еще от дровяного сарая.

Ночную тишину прорезал жуткий звук: низкий протяжный стон, который перешел в пронзительный визг, а затем вдруг смолк.

Это кричал от боли Джек.

Кивнув, я зашагал решительнее.

Здание, откуда донесся вопль, стояло в стороне от прочих жилых домов, сгрудившихся купами, и было повернуто к реке задней стеной. Невзирая на поздний час, на первом этаже горел неяркий свет, а открытая дверь отбрасывала бледно-желтый прямоугольник на пустой огороженный двор.

— Звук был оттуда. — Лили подняла голову и принюхалась. — И запах тоже.

Я приблизился к воротам, вошел и направился к открытой двери. Во дворе было мокро, грязь хлюпала под сапогами.

Через широкий проем я попал в голую комнату с каменным полом, где было сильно натоптано. Вонь была такая, словно что-то протухло под лучами палящего солнца. Внутри находился деревянный загончик, высотой по грудь человеку, а за ним — дверь в другую комнату. Лили шагнула туда и осмотрелась.

— О Господи! — воскликнула она. Я устремился вслед за ней с дурным предчувствием.

Вторая комната была залита кровью. Перед нами стоял мускулистый мужчина с ножом. С ножа капало. Его одежду, бороду, бледное, но мясистое лицо облепили кровяные сгустки. Кожаный передник плохо защищал: рубашка и брюки блестели спереди, будто забрызганные красной краской. У ног человека лежал бык с перерезанной глоткой, откуда на мокрый пол равномерно хлестала кровь. Сзади на деревянных каркасах висели освежеванные и выпотрошенные туши, с которых все еще капало. На полу валялись отрубленные головы животных. Их внимательные глаза делали сцену еще более кошмарной.

Крик привел нас на бойню.

Идеальное место для раздумий над моей природой после двух ночей зверств.