На рассвете нас разбудил громкий стук в дверь: за порогом мы нашли миску овсяной каши и кружку эля. Лили запихнула в себя одну ложку, а я доел остальное.
На улице она спросила прохожего, где находится рынок. Так же, как в Риме или Венеции, я ссутулился под плащом и натянул пониже капюшон. Лили отвлекала купцов, страшно ругая их товар, а я тем временем обчищал ящики с деньгами на их телегах. Ближе к концу утра Лили решила, что на врача нам хватит.
Вскоре мы нашли дом доктора Фортнема на Хай-стрит. Здание, да и весь проспект выглядели столь внушительно, что даже нищие робели: мы не заметили там ни одного. Пока я думал над этим, стоя в переулке, Лили помчалась стрелой, уверенная, что, несмотря на ее внешний вид, все тотчас поймут, какое высокое положение она занимает. Ее впустили в приемный покой, но она вышла через пару минут — страшно бледная и с клочком бумаги в руке.
— Он не мог осмотреть вас так быстро, — сказал я.
— Он вообще не захотел меня принимать. Женщина сказала, что он лечит бедняков и обездоленных, но не в этих апартаментах. Мне пришлось тотчас уйти. Он примет меня в восемь вечера, — она протянула бумажку, — по этому адресу.
Той же ночью мы отправились в обветшалый район и остановились перед зданием, указанным в записке: сначала в доме было абсолютно темно, потом на втором этаже зажглась лампа.
— Вам не нужно показать рану врачу? — Лили не хотелось идти одной.
Я ответил, не поднимая глаз:
— Нет, кровотечение остановилось.
Я боялся заходить в тесную комнатку на верхнем этаже.
Мы оба помолчали, Лили взглянула на освещенное окно.
— Если вы не подниметесь, он уйдет, — сказал я.
— Умереть можно по-разному, — пробормотала она, будто не слыша, — но я страшусь любой смерти.
Лили направилась к двери, а затем прибежала обратно.
— Вот, — она сняла заколку и всучила мне. — Хватит и монет. Он не получит больше ни гроша!
Прошло много времени, прежде чем она появилась в дверях. Качаясь, Лили ухватилась за косяк. Глаза безумно блестели, губы застыли в страдальческой улыбке.
— Я запустила себя, — шепнула она. — Уже ничего нельзя сделать.
Она стукнула себя в грудь и крикнула:
— Кишка тонка!
— У кого?