Оставив в покое клинок, Александр коротко дунул на шальную снежинку:
– Горенин устроил «Уральско-Волжскому металлургическому обществу» небольшой судный день на бирже, уронив их акции до уровня мусорных бумаг. Младший сын Вениамина Ильича через газеты вылил на владельцев компании столько грязи, что те в ней едва не захлебнулись. Но лучше всех проявил себя Купельников: его трудами в Царицине едва не началась небольшая революция. В общем, завода-конкурента фактически больше нет: что не сгорело, то разломано чуть ли не до состояния мелкого щебня.
Помолчав, надворный советник Агренев поинтересовался у коллежского асессора Долгина, что обычно предпринимает власть в случае волнений, или паче того – бунта?
– Известно что. Воинские части вызвали, или сразу казаков?
– Губернатор решил не рисковать, поэтому и то и другое. Семь убитых на месте, под сотню серьезно покалеченных, и полсотни задержано до выяснения. В Минфине небольшие бурления на предмет внешней опеки над бренными останками завода, в Министерстве внутренних дел собирают следственную комиссию – а непосредственно в Царицыне разбирают пяток пожарищ на месте бывших хлебных лабазов, и ремонтируют винные лавки после учиненного в них погрома. Ах да, еще спешно приводят в порядок дом городского полицмейстера, после визита в оный толпы разгневанных горожан.
В воздухе повисло молчание. Такое, нехорошее. Нахохлившись как сыч, урожденный оренбуржский казак Гриша буркнул, что никогда не считал правильным использовать потомственных воинов в качестве обычной полицейской стражи. Да и то, надо еще разобраться, кто чтит заветы предков и держит себя как полагается – а кто возгордился без меры, ожирел и размяк.
– Перестань. Ты-то здесь при чем? Просто у людей терпение кончается. По всей империи ситуация – как закипающий котел, накрытый тяжелой крышкой. До поры до времени крышка держит. Если у нас не получится…
Оборвав фразу, Александр чуть отвернулся. Затем вспомнил еще кое-что, и с тихой злобой процедил, что губернатору объявлена высочайшая благодарность за правильные и своевременные действия. Поднявшись на ноги, он вышел за пределы навеса и подставил лицо под снежок. Постоял так, затем вернулся – но не к столику, а к стрелковой стойке, где и начал размеренно набивать обоймы к «Рокоту». Хоть так спустить пар, представляя вместо однообразных мишеней вполне конкретные рожи…
Бомм!!! Бомм!!
Взглянув на стрелки больших напольных часов, украшающих личный кабинет императора Всероссийского, царя Польского, великого князя Финляндского и прочая, и прочая и прочая – государь Николай Александрович отложил очередную скучную бумажку и потер переносицу. Всего несколько лет прошло со смерти любимого пап
– Каторга, настоящая каторга!
Затянувшись душистым турецким табаком, Николай Александрович довольно смежил веки. Тотчас мысли с дел важных и государственных перескочили на недавнее пополнение личного императорского гаража – черный «АМО» изящно-стремительных очертаний, и его уменьшенная копия нежного молочно-белого цвета. Четырехцилиндровый мотор, пневматическое усиление тормозов и рулевой колонки, особые «анатомические» сидения и роскошнейшая отделка салона, чрезвычайно мягкий ход подвески… Поистине царский подарок князя Агренева своему августейшему компаньону. М-да. Оценить автомобили нынче же вечером, или лучше совершить привычный моцион на свежем воздухе? Пострелять из ружья, поужинать с милой Аликс – а в гараж заглянуть с утра? Или вместо прогулки отправиться в театр? Вот только он запамятовал, что нынче представляют на сцене.
– Гхм!
Открыв глаза, венценосец посмотрел на собственного адъютанта, напоминающего об очередной аудиенции.
– Генерал-майор Васильев, Михаил Владимирович.
Со скрытым вздохом раздавив в пепельнице остатки папиросной гильзы, измученный державными заботами правитель подошел к широкому окну и развернулся – так, чтобы солнечные лучи светили прямо в лицо посетителя. А самого хозяина кабинета наоборот оставляли в легкой тени, не позволяющей отследить его мимику.
– Приглашайте.
Придав себе выражение отстраненно-вежливой благожелательности, Николай заодно припомнил и содержание краткой справки, составляемой на каждого, кто удостаивался его личной аудиенции. Очередной проситель служил в Отдельном корпусе жандармов, и проявил себя на выбранной стезе более чем хорошо – раз уж в сорок три года выслужил генеральский чин и полдюжины орденов. Исполнителен, но в то же время разумно инициативен, в меру честолюбив, из самых заметных достижений за ним числится успешный разгром «Всеобщего еврейского рабочего союза в Литве, Польше и России»[89] – так называемого Бунда.
– Ваше императорское величество!
Сафьяновая папка в руках посетителя не оставляла простора для царских фантазий – будут просить. Только пока непонятно чего. Должности, соответствующей его талантам? Или, может, управы на обязательных при таком быстром карьерном росте недоброжелателей? Подметив опытным взглядом верные признаки волнения и нерешительности, Николай Александрович решил чуть-чуть помочь: