– Четверка, – тихо сказала она и заплакала.
Я гладил ее по голове, утешал, ободрял. А сам в это время думал: «Чего ты, бедняжка, так переживаешь, тебя примут в любом случае, даже если сдашь на двойку. Папа позвонит в обком, оттуда позвонят в ректорат, и все проблемы будут решены. Это мне нужны личные заслуги, моих родителей никто выслушивать по этому поводу не стал бы».
Однако благоразумно держал эти мысли при себе. Было понятно, что Женька плачет не из-за боязни не поступить, а из-за попранного самомнения. Как же так! Она, выпускница спецшколы, получила четверку там, где рассчитывала получить только пять баллов. Отрыдав, Женя сообщила, что ждать меня не сможет, и в расстроенных чувствах ушла домой.
Я же попал в аудиторию только в четвертый заход. Быстро приготовив письменное задание, просмотрел вопросы билета и был готов отвечать. Однако в ответ мне посоветовали не дергаться и готовиться дальше.
Короче, меня пригласили отвечать, когда в аудитории из абитуриентов остался я один.
– Ну, садись к нам поближе, – одновременно сказали обе экзаменаторши.
– Что же ты молчал? – укоризненно спросила Белла Марковна. – И вообще зачем тебе нужна была эта суета с подготовкой, я старалась изо всех сил тебя подтянуть к экзаменам, а, оказывается, тебе это не очень и нужно.
– Вы не правы, Белла Марковна, вы с Натальей Владимировной очень помогли. Все же я пропустил три года. А за этот месяц снова почувствовал себя учеником. А вы что, вообще меня не будете спрашивать?
– А чего зря время терять? – вступила в разговор Наталья Владимировна, помирая от любопытства. – Мы обе в курсе твоего знания языка, и свою пятерку в экзаменационный лист ты получишь заслуженно, так что лучше поведай нам, за что получил орден, если, конечно, это не секрет.
Заканчивался месяц июль. Я был благополучно зачислен на первый курс факультета иностранных языков. Но если для большинства поступивших впереди оставался для ничегонеделанья целый август, меня впереди ожидали очередные трудовые свершения. Злополучный «москвич» уже стоял в ангаре досаафовского гаража, а рядом с ним еще конь не валялся. Валяться предстояло мне.
Радовало одно: вышестоящие инстанции после долгих дебатов пришли к заключению о необходимости снижения цен в валюте на спиртные напитки в баре.
После этого решения посетителей в баре ощутимо прибавилось, а вместе с ними прибавилось работы. Но зато время шло значительно быстрей, чем прежде.
С денежными потоками тоже стало получаться. Единственное, чего мы с Эльштейном избегали, как черт ладана, – это махинаций с валютой. Как я понял из его некоторых обмолвок, Иосиф загремел к нам в провинцию именно из-за этого. Его спасла только работа на комитет. Благодаря которой ему посоветовали сменить место жительства на время и не мозолить глаза определенным людям. Что он и сделал, воспользовавшись знакомством с Незванцевым.
Теперь, когда в моем кармане завелись кое-какие деньжата, я мог, особо не припахивая батю, заняться машиной вплотную.
Женя первое время после экзаменов избегала меня. Не подходила к телефону, отказывалась от встреч. Если бы мне было бы на самом деле двадцать лет, я, пожалуй, послал бы ее подальше. Но причина, заставившая ее скрываться от меня, лежала на поверхности. Она стеснялась, что отцу пришлось просить за нее, а я вполне мог об этом догадаться.
Но я человек не гордый, поэтому в один прекрасный вечер нахально пришел к Гординым в гости, якобы отметить наше поступление.
Выгнать гостя у хозяев наглости не хватило, поэтому меня отправили к Жене в комнату, пока мама накрывала стол.
Видимо, в начале разговора Женька ждала от меня поддевки по поводу ее поступления по звонку, но, так и не дождавшись, пришла в хорошее расположение духа. Поэтому, когда ее мама зашла без стука в комнату, то обнаружила нас увлеченно целующимися на диване.
– Кгхм! – кашлянула она. – Кажется, кто-то хотел отпраздновать поступление, а занимается совсем другим.
Женька густо покраснела и буквально отпрыгнула от меня.