Протопали под рюкзаками, и Володя с удовольствием отметил, что Анна шагает энергично, спортивным шагом, и ей совсем не мешает огромный набитый рюкзак. От Женьки-Еугенио он и не ожидал ничего другого, а вот к Анне надо присмотреться.
Василий рассказывал про раскопки на Маракуни: сами погребения интересны — типичный земледельческий неолит, погребальный инвентарь — керамика и шлифованный камень, и со второго тысячелетия до Рождества Христова до Средневековья у них там ничего не изменилось.
— Представляешь, три тысячи лет пронеслось, век XV, скоро испанцы появятся, а у них на Маракуни все так же, как три тысячи лет назад!
Володя кивнул, промычал нечто согласное: действительно, в любом месте Старого Света — Европы, Переднего Востока… да хоть бы и Южной Сибири — за три тысячи лет изменяется необычайно многое. Какие медленные они, эти индейские культуры.
— Ну и местные индейцы…
Василий опять рассмеялся, помотал головой — это у него такая новая манера, как видно. Дело в том, что местные индейцы, вообще-то, уже лет двести не ловят в Маракуни черепах — да и как прикажете их ловить, если последнюю гигантскую черепаху в Маракуни выловили и съели в 1785 году? С тех же пор не сеют они маниоку и очень мало сеют батата, потому что перешли на кукурузу, картофель и пшеницу с горохом. А с начала двадцатого века стали они жить в городках с электрическим освещением и канализацией. Трудолюбивые индейцы освоили множество городских профессий, появилась у них и своя интеллигенция, а на раскопки всегда охотно шла молодежь — деньги платят не такие большие, зато интересно и многому можно научиться.
Так было всегда, и вдруг появились какие-то совершенно новые личности, надо сказать, довольно темные типы…
— Представляете, они ходят в уборах из перьев и прокалывают носовой хрящ, вставляют куриные кости и так бегают, — произнесла Анна и содрогнулась от воспоминаний.
— Но почему куриные? — от души изумился Володя. — Кур же у них отродясь не было.
— Это вы им объясните… Явились в лагерь, не желают говорить ни по-английски, ни по-испански. Они, видите ли, понимают только по-гуарани. А раз мы на священной земле их предков, мы тоже должны говорить на гуарани и никак иначе. Набилось их человек тридцать, полный лагерь. Все голые, раскрашенные масляной краской…
— Масляной краски у их предков тоже не было!
— Мы говорили… А они орут — зато дождя раскраска не боится… Ходят по лагерю с топорами и ружьями, называют плотницкие топоры томагавками, везде лезут и требуют, чтобы мы не раскапывали их дедушек…
Анна даже всхлипнула от переживаний по этому поводу.
— Так надо было полицию!..
— Полиция теперь у них тоже вся такая… расписанная масляной краской. Говорят, что надо вернуться к истинно индейскому образу жизни. Не разводить животных, привезенных европейцами, — ни коров, ни свиней, ни овец. Не сеять привезенных европейцами культур — ни пшеницы, ни картофеля…
— Так картофель же индейский!
— До испанцев картофель разводили только в Андах, за две тысячи верст от Маракуни, — внес уточнение Василий. Брат волновался, в русской речи вдруг прорезался акцент. — Картофель на Маракуни такое же иностранное растение, как горох и пшеница. А эти… новаторы (слово «новаторы» произнес Василий с тяжелой, нехорошей злобой), они еще хотят палку-копалку ввести.
— Не может быть!
— Может, может… Плуг принес кто? Европейцы. Индейцы стали пахать плугом, и мать-земля, Пачамама, их разлюбила. До европейцев-то вскапывали они землю заостренным колом, той самой палкой-копалкой, и Пачамама давала им еду. Так что и плуга нельзя, землю надо палкой ковырять.
— И что, много таких любителей… детей Пачамамы?
ebooksa