Лётчик Алексей Бабенко, кинооператор Евгений Яцун
Гидрологи Георгий Пономаренко и Александр Дмитриев
Поверхностная корка льда как бы задерживает эти лучи, и под ней накапливается тепло даже при значительных отрицательных температурах воздуха.
Пришлось из пустых бензиновых бочек и досок построить стеллажи, на которые мы перенесли мясные брикеты, рыбу, хлеб. Правда, мясо быстро обветривалось, и его 5–10-сантиметровый поверхностный слой становился негодным в пищу, но это всё же был выход. Справиться с хранением рыбы помог опыт Канаки. Полдня мы, усевшись вдвоём у камбуза, потрошили рыбу, разрезали от головы до хвоста рыбные спинки и обильно посыпали солью. Вот только с хлебом справиться нам не удалось, и последние ссохшиеся буханки так и остались нетронутыми, пока Иван Максимович не использовал их в котлеты.
Комаров, которому наши «строительные лавры» не давали покоя, сегодня нас «переплюнул»: прикатил от стоянки вертолёта шесть бензиновых бочек, вкопал их в снег и, накрыв сверху помостом из досок, водрузил на этот фундамент свою палатку. Получился ни дать ни взять полинезийский свайный домик.
Мы всё болтаемся возле 87-й параллели. То отъедем на несколько минут на юг, то снова перемахнём через неё – на север. Скоростью и направлением движения нашего ледового корабля мы, к сожалению, не управляем. А всем хочется поскорее подъехать ближе к полюсу. Можно подумать, будто от этого что-нибудь изменится вокруг: цвет снега, вид на торосы, погода. Или появится вдруг среди океана ещё нечто неизвестное… Это, видимо, свойственное только человеку чувство – достичь наконец заветного! А полюс… Даже в самом названии – Северный полюс – заключено нечто необыкновенно романтическое, особенно для тех, кто никогда не был от него так близко, как сейчас.
Мы с Евгением Яцуном достроили полуметровый фундамент из торосов и подняли на него наш шатёр. Два баллона у входа заменяют колонны, а ящики из-под батарей – мраморные ступени. Пол застлан в два слоя мягкими оленьими шкурами, покрыт листами фанеры и брезентом. Вдоль боковых стенок поставлены кровати. У самого иллюминатора укреплён стол. По обеим сторонам от него – самодельные фанерные шкафы, справа – газовая плитка. В общем – все удобства. В палатке тепло. Поблескивают на полках стерилизаторы, а когда порыв ветра ударяет в стенку, тонко позванивают мензурки.
По случаю создания «нормальных бытовых условий» извлекаем из ящиков пуховые одеяла, белые простыни. Мы даже не подозревали раньше, как приятно спать на простынях под одеялом, когда каждое твоё малейшее движение не ограничивает теснота спального мешка и не надо затягивать молнию вкладыша, которая то не открывается, то не закрывается. Сегодня впервые за много дней мы спим совсем «как на Большой земле».
Правда, не совсем как на земле. Апрельская трещина вдруг разошлась метров на двести. Чёрные волны бегают по ней, слышно, как они плещутся, бьются о ледяной берег. Мелкие брызги долетают до нашей палатки. Океан снова грозится: «Вы меня ещё узнаете!»
Михаил Комаров – мой первый настоящий пациент. После внимательного осмотра прихожу к выводу, что третье ребро у него сломано. Он честно признаётся, что во время возни с трактором сильно ударился грудью о вал. Надев халат и простерилизовав нужные инструменты, приступаю к лечению. Миша косится на ампулы с новокаином, упрашивает меня: «Лей поменьше», – но я придерживаюсь правил, рекомендованных хирургией, и осторожно ввожу в место повреждения десять кубиков новокаинового раствора. Боль проходит быстро, и Комаров с удовольствием свободно прокашливается.
…Сегодня после ужина назначен первый киносеанс. Все приходят в кают-компанию на час раньше. Лёня Разбаш и Василий Канаки, радист и аэролог, выступают в роли киномехаников. Первый мастерит экран из простыни, а второй налаживает киноаппарат. Ровно в 2 часа дня из динамика вырвались первые звуки песни, сделались чёткими изображения на полотне. Это первый сеанс не только на нашей льдине, но и вообще на 87˚ северной широты! Кино – замечательное новшество на дрейфующих станциях. Идёт южная, знойная картина «Вернись в Сорренто». Трудно описать выражения наших лиц, устремлённых на экран. Дело не в картине – удивительно само это событие: кино в ледяной пустыне!
Так как теперь в нашей палатке стало достаточно просторно и тепло, можно начинать регулярные медицинские осмотры.
Правда, каждый относится к этой довольно длительной процедуре соответственно своему характеру. Малкова, например, интересуют детали: на каком принципе построено измерение кровяного давления, должно ли меняться число красных кровяных шариков в крови? Дмитриеву интересно, как определяются группы крови и что будет, если перельют не ту кровь, которую надо. Володю Шамонтьева беспокоит, нельзя ли сократить время осмотра (он вечно загружен по горло и боится потерять лишнюю минуту).
А осмотр действительно занимает немало времени. Надо подсчитать пульс, измерить температуру и кровяное давление, провести так называемые физиологические пробы с нагрузкой, определить количество гемоглобина и, конечно, самым подробным образом расспросить обо всём, что связано с изменениями в самочувствии. Такие ежемесячные осмотры помогут мне непрерывно контролировать состояние здоровья моих товарищей.
Приём занимает весь день. Только несколько раз я делаю перерывы, чтобы навестить Комарова, который стал чувствовать себя значительно лучше, да ещё пообедать и поужинать.
Поздно вечером я захожу в радиорубку. На верхней койке, свесив вниз ноги в толстых шерстяных носках, сидит Лёня, восторженно рассказывая Матвейчуку о своём маленьком сынишке Андрейке, фотография которого прибита над самой Лёниной головой.
Курко сосредоточенно выстукивает ключом очередную метео- сводку, которую только что принёс Георгий Иванович.