Вот они сидят тесным кругом, весёлые, возбуждённые. Подвижный как ртуть, неистощимый выдумщик и остроумец Коля Миляев, всегда доброжелательный Зяма Гудкович, ироничный бородач, умница Гурий Яковлев, самый уравновешенный и неизменно доброжелательный Ваня Петров, доверчивый и суматошный миляга Санька Дмитриев, немногословный опытный полярный волк Жора Щетинин, беззлобно-ворчливый Костя Курко, мудрый именинник Макар Никитин, трудяга и талантливый изобретатель, упрямец Миша Комаров. И во главе этой разношёрстной компании – Михаил Михайлович Сомов. Просто удивительно, как Сомову удаётся поддерживать нормальный психологический климат на станции. По законам психологии, когда люди попадают в условия «групповой изоляции», люди с разными характерами, привычками, манерой поведения, взглядами на жизнь не могут уединиться, возникающее чувство антипатии переходит постепенно в прямую вражду. В человеке постепенно накапливается раздражение, подобно заряду в шарах электростатической машины, и, когда он превысит допустимый предел, между ними проскакивает разряд – молния.
Но, к счастью, сия чаша нас миновала. Конечно, бывает, что вдруг за столом вспыхнет из-за пустяка шумный спор. Не обходится без резких слов и «непарламентских» выражений. Но главное – при всех наших различиях нас объединяет высочайшее чувство ответственности и долга. Все эти месяцы на станции царит удивительный дух доброжелательности, готовности прийти на помощь друг другу.
Сплочению нашего маленького коллектива помогают наши скромные торжества: дни рождения, официальные праздники и торжественные даты. Они помогают расслабиться, снять нервное напряжение, усталость, помогают дружескому общению. Кстати, и пара чарок вина, которые мы себе позволяем, играют роль смазки в механизме человеческих отношений.
Однако, как ни странно, во многих широко известных арктических экспедициях царит «сухой закон». Иногда он порождён указанием свыше, иногда – прихотью начальника, его осторожностью – как бы чего не вышло, а порой трагическими результатами неумеренных возлияний. Кстати, именно эти возлияния привели к тяжёлому обморожению рук одного талантливого кинооператора. Даже великий Фритьоф Нансен считал, что «употребление вина на Крайнем Севере вредно, и оно, взятое в такую трудную, опасную экспедицию, может сослужить очень печальную службу». Но я утвердился в мысли, что эти запреты порождены недоверием к людям. К счастью, Сомов не принадлежит к начальникам такого рода. Сам Михаил Михайлович довольно равнодушно относится к «горячительному», и запас портвейна, хранящийся у него в палатке, расходуется только по праздникам. Но он не отрицает благотворного действия алкоголя, позволяющего немного расслабиться, поднять настроение, снять нервное напряжение.
За всё прошедшее время ни один из нас «не перебрал», хотя издавна повелось, что в кают-компании на ящике у книжной полки стоит бутылка спирта. Намёрзнувшись на открытом воздухе, любой может опрокинуть чарку «для сугрева».
Было уже поздно, когда мы гурьбой вывалились из кают-компании.
– Братцы, а пурга-то тю-тю. Тишь да гладь – божья благодать, – воскликнул Курко.
Действительно, пурга, бушевавшая трое суток подряд, неожиданно стихла. Наступила удивительная тишина, словно кто-то могущественный закрыл заслонку на гигантской аэродинамической трубе.
– Ох, друзья мои, – пробормотал Яковлев, теребя бородку, – интуиция мне подсказывает: не сегодня завтра надо ждать торошения.
– Интуиция не менструация, приходит не регулярно, – брякнул Миляев.
– Ну, Алексеич, ты даёшь, – усмехнулся Курко.
Сомов только укоризненно покачал головой.
– Я согласен с Гурием Николаевичем, – сказал Никитин. – Эту закономерность я уловил давно. Впрочем, это вполне объяснимо. Ветер разгоняет ледяные поля, а когда прекращается, большие по массе поля продолжают дрейфовать по инерции, а скорость дрейфа малых полей затухает. Вот они и сталкиваются. Так что, Михал Михалыч, надо быть готовым к неприятностям.
– Ладно, – сказал Сомов, – чего зря гадать на кофейной гуще. Надо уже сегодня принять меры: проверить состояние наших запасных баз. Наверное, их изрядно снегом замело. Все документы ещё тщательней запаковать и вместе с личными аварийными рюкзаками вынести из палаток и положить на ящики у входа. И ещё одно. Категорически запрещаю покидать лагерь в одиночку. Ответственным назначаю Комарова.
Вчера, подготавливая стол для юбилея Никитина, я так устал, что сегодня на камбузе меня встретила груда грязных тарелок и полупустой бак с водой, успевшей до утра превратиться в настоящий айсберг.
Пришлось, засучив рукава, разбираться в своём хозяйстве. Осталось только принести со склада продукты на обед. Я прикинул, что, наверное, в самый раз сгодятся антрекоты и греча. Накинув «француженку», перешагнул через порог и застыл в удивлении. Воздух наполняли звуки. Откуда-то из-за гряды торосов неслись привычные стоны и всхлипы торосящегося льда. Разносились звонкие трели движка радистов. Звонко тявкал Ропак. Хрустя подмороженным настом, проследовал на гравитационную площадку Ваня Петров. Звуки рождались со всех сторон, переплетались, сливаясь друг с другом. Я вернулся в камбуз и на листе из блокнота набросал родившиеся стихи.
Ветер разогнал остатки облаков, и звёзды засияли особенно ярко. Я потоптался на месте и решил использовать чистое небо для проверки собственных знаний по небесной навигации. Из уроков, преподанных мне Миляевым, я твёрдо усвоил, что нормальный штурман и астроном должен чётко разбираться в небесном путеводителе. Для этого в первую очередь надо уметь находить основные небесные ориентиры – звёзды, называемые навигационными. Пораздумав, я приступил к делу. В первую очередь я отыскал Большую Медведицу – по-гречески Арктос. Откуда-то я раньше вычитал, что именно в честь неё Арктику и назвали Арктикой. Во-первых, её огромный сверкающий «ковш с ручкой» найти не представляет труда, а во-вторых, с её помощью нетрудно отыскать главную звезду астрономов, штурманов и путешественников – Полярную. Вспомнив объяснения Миляева, я мысленно провёл прямую линию между двумя крайними звёздочками ковша, прикинул величину расстояния между ними, а затем, тоже мысленно, отложил это расстояние пять раз. Приглядевшись, на конце пятого отрезка я обнаружил довольно невзрачную звёздочку, которую признал как Полярную. Я был несколько разочарован. Но теперь можно было продолжить путешествие по ночному небу.
Прикинув названия созвездий, ибо именно в их состав входили навигационные звёзды, я начал с Ориона.
Потом я решил проверив своё умение определять время по звёздным часам. Представив небосвод в виде гигантского циферблата небесных часов с цифрами 12 наверху и 6 внизу, я напряг воображение и линию, проходящую через две крайние звёздочки ковша, превратил в часовую стрелку. Стрелка указывала на 2 часа. Произвести простейший арифметический расчёт было несложно. Для этого к показанию стрелки 2 я прибавил ещё одну двойку – порядковый номер месяца (февраль) и, удвоив сумму, получил восьмёрку (2+2=4 х 2=8). Теперь следовало отнять восьмёрку от постоянного числа 53,3, а поскольку разность была больше 24, то и ещё 24. Получилось 46,3–24=22, что значило 22 часа 20 минут. Я зажёг спичку и посмотрел на часы. Они показывали 22 часа 35 минут.