Путь

– Ты в своем уме, Рей? – я впервые увидел, что Судья изумлен. От этого чувства его лицо стало ещё более неприятным.

– Абсолютно. Последние полгода вымотали меня. Я устал быть оружием в руках Совета и делать всю грязную работу за них.

– Странно, что спустя столько лет ты вдруг устал. Как ты собираешься выходить из роли Палача? Ты же знаешь прекрасно, что перестать быть Палачом можно только одним способом – умереть.

– Знаю, конечно. Но у меня есть план и чтобы осуществить его, мне нужно твое согласие на выход из должности. Дальше я разберусь самостоятельно, – я внимательно следил за его реакцией. Если Судья ответит положительно, значит, мои догадки верны.

– Я не могу дать тебе согласие без Совета. Но могу сказать одно – твой конец близок, мы все это понимаем. Так что делай, что хочешь. Только закрой последнее дело, – с этими словами Судья вышел.

Значит, Совет уже готов избавиться от меня, и теперь я свободен в своих действиях. Надо обдумать всё на пару шагов вперед, дождаться ответа из архивов и тогда приступать к активной работе. Ну а пока – спать. Я слишком устал, слишком много думаю. Моя голова должна быть ясной, чтобы не совершать ошибок. Бросив накидку на пол, я прошёл к кровати и лег под одеяло. За окном ещё стоял день, до захода солнца оставалось несколько часов, но я уснул. И это была первая ночь, когда я видел сны.

5.

Я проспал почти двенадцать часов, за это время во сне мне показались лица всех тех людей, которых я отправил в тюрьму. Мне виделся белый карцер, в котором я сижу бесконечно длинными белыми днями, мне хотелось есть и пить, я медленно сходил с ума. А Судья приходил и задавал мне вопросы, ответов на которые у меня не было. Я видел беременных женщин и маленьких новорожденных детей, совсем крошечных, убитых крепкой рукой Судьи. И реки крови, текущие по улицам белого города. А я стоял среди этих потоков в своей белой накидке и наблюдал, как её полы пропитываются кровью и красные разводы поднимаются всё выше и выше.

Я проснулся весь мокрый, с адской головной болью. Как же хорошо было спать раньше, не видя снов. Мне так и не удалось отдохнуть. Мысли никак не приходили в спокойствие. Я сидел в кровати и смотрел на свои руки, на белое одеяло и боялся, впервые в жизни боялся увидеть кровь. Что происходит со мной? Палач не должен ничего бояться, ничего чувствовать.

Спустив ноги на ледяной пол, я побрел в душ, снова. Поливал себя то холодной, то горячей водой. Пытался взбодриться, но ничего не выходило. Мне предстоят тяжелые разговоры с Льеном и Анной, смогу ли я выдержать? Я вышел из ванной, достал свой привычный костюм. Любимая белая рубашка – чистая, идеально выглаженная. Мои руки дрожали, пока застегивали пуговицы. Надо как можно скорее заканчивать дело Льена и уходить. Бежать как можно дальше отсюда. Иначе я сойду с ума. Откуда во мне эта слабость, этот страх и ужас перед самим собой? Тут я вспомнил мальчика, которого встретил вчера. В его глазах не было страха. Он был восхищен мной, моим видом, моей силой. И я понял, что хочу именно этого – не страха в глазах людей, а восхищения, гордости, преданности, признания.

Накинув плащ и капюшон, я тихо вышел из комнаты. В голове не было никаких мыслей касательно того, что делать с Анной и Льеном дальше. Если бы надо мной не довлел Совет, я бы просто убил бы этих двоих и забыл. Без всяких разговоров и пыток. Всё равно их казнят рано или поздно. На полпути к лифтам меня догнал солдат из охраны в черном костюме и сказал, что в архивах для меня есть какая-то информация. Как быстро они справились, а обещали через неделю подготовить ответ на запрос. Я даже немного обрадовался, что встреча с пленниками откладывается на пару часов. Спустившись на первый этаж, я быстро добрался до архивов. Там меня уже ждала старушка. Лицо её было чем-то обеспокоено.

– Приветствую вас, Палач, – она опустила голову и говорила тихо. – Мы подобрали все документы, о которых вы просили. Там есть даже записи с камер наблюдения. Качество плохое, поскольку записи старые. Только я должна предупредить вас, что все документы строго засекречены. У палачей есть доступ к любой информации, но я не уверена, что и к этой тоже. Никогда у нас никто не запрашивал такие документы. Боюсь, я не имею права их вам отдавать.

– Ничего не бойтесь. Никто не может предположить, что я запрошу именно эту информацию. Если к вам будут вопросы, то скажите, что я вам угрожал, и вы не могли отказаться, – я старался говорить уверенно, чтобы успокоить старушку и получить нужную мне информацию.

– Я очень рискую, помогая вам. Но… наверное, вам очень нужно что-то узнать… Для вашей работы, – голос её совсем стал пропадать, и я еле разбирал слова.

– Для моей жизни. Благодарю, – я взял папку с документами, которую она мне протянула, почему-то написанными от руки и коробку с записями.

Мне не терпелось прочесть всё, что написано в бумагах, и просмотреть видеозаписи. Что я там увижу, смогу ли получить ответы на свои вопросы? Я прошёл в отдельную комнату для чтения, закрыл дверь и сел за стол.

Перед тем, как я начал наблюдение за Льеном, мне попался интересный документ в архиве, рассказывающий о том, почему людям стали запрещать заводить семьи и детей. Там была история про то, что нашему обществу нужны генетически «правильные» потомки, а в случайной комбинации генов невозможно добиться тех самых результатов, которые нам необходимы. Но такой жесткий отбор привёл к тому, что способности к перемещению стали вырождаться. И тогда было принято решение о проведении эксперимента по естественному деторождению для поиска механизма передачи нужных генов. Имена участников эксперимента не были указаны. Но мне стало ясно из написанного, что среди них был только один мужчина-доброволец и сотни женщин из разных миров. Вряд-ли кто-то спрашивал их согласия. А вот почему имя мужчины не указывалось – для меня было загадкой, хотя понятно, что это кто-то из правящих кругов. Только им доступно такое. Итогом эксперимента стало рождение только одного подходящего ребенка. И произошло это как раз в тот год, когда родился я. Поскольку больше я не знал ни одного человека моего возраста с такими же способностями, то логично было предположить что я тот самый ребенок. Но тогда выходило, что моим отцом может быть только один человек. С такими же способностями. И такими же глазами. Судья.

Эти мои мысли косвенно подтвердил Льен, когда при захвате он пытался что-то сказать. Среди его слов была всего одна лишь фраза, которая укрепила мои мысли по поводу эксперимента почти двухсотлетней давности. Он спросил у меня, почему некоторым в нашем обществе доступно всё, включая рождение детей, а кому-то нельзя просто любить. Теперь, смотря на папку с документами, я знал что именно, скорее всего там прочту.

Бумага в папке была старая. Я понимал, почему все отчеты написаны именно на бумаге – так их проще уничтожить при необходимости. На каждом листе с двух сторон зафиксированы детали эксперимента. Сотни женщин, без имен и указаний миров. Только физиологические параметры и данные генетических анализов. Высокие, стройные, небольшого роста, блондинки, брюнетки, говорящие на разных языках, хорошо образованные и не умеющие прочитать пару слов, здесь даже были фотографии. Каждая из них – красива по-своему. Сначала я разглядывал их лица подробно, потом стал перелистывать. Мне не хотелось знать, сколько их тут на самом деле. Конец каждой этой женщины – ужасен. Они просто биологический материал. Они никогда не видели своих детей и в большинстве случаев, даже не знали, что стали матерями. Те, кто проявлял активное сопротивление, всю беременность находились в медикаментозном сне и после рождения ребенка были убиты, пусть и самым гуманным способом. Остальным говорили, что ребенок умер при рождении. И чаще всего так и было – детей просто убивали, поскольку выяснялось, что никаких способностей у них нет. А оставлять живых свидетелей такого грязного эксперимента было бы неблагоразумно. Я читал о результатах и всё ждал, что увижу имя того самого мужчины, который был отцом всех этих детей. Но не находил ничего. До самой последней страницы. Там были собраны его генетические анализы и физиологические параметры рожденных детей. С каждой новой прочитанной строкой я убеждался только в одном – мои предположения верны. Я чувствовал, как мой пульс увеличивается, ни о каком спокойствии и хладнокровии не приходилось даже думать. Этот человек добровольно пошёл на участие в этом эксперименте и вряд ли ради науки. Ни один человек не согласится фактически насиловать женщин и убивать своих детей. Мне непонятно было, почему при всех возможностях нашей техники и медицины, был выбран именно такой путь.

Я отложил бумаги и открыл коробку с записями. В моём распоряжении был большой экран, на который я вывел изображение. То, что там появилось, заставило меня содрогнуться. В должности Палача я видел многое, своими руками творил страшное, жестокое. Но всё это не трогало меня. А сейчас… Я не мог спокойно смотреть на записи. Лица сложно было различить из-за качества записи, но мужчину я узнал безошибочно – по фигуре, волосам, по голосу. Это был Судья. Никаких сомнений. На каждой записи одно и то же – белые стены карцера, напуганные кричащие женщины и он. С жестокостью и яростью обладающий их телами. С каждым новым кадром во мне закипала ненависть и злоба. Каждая из этих женщин представлялась мне моей биологической матерью, а я – плодом безудержной похоти и злости. Злости из-за страха потерять силу, а вместе с ней и власть. Мне казалось, что меня вывернули наизнанку, и я вижу перед собой не Судью, а самого себя, обезображенного, гадкого. Раз за разом картина повторялась, и я сам не понял, как так случилось, что по моим щекам текут слёзы. Горячие, тяжелые. Совет борется за то, чтобы наш мир был чист, чтобы его устои сохранялись, чтобы мы могли выжить среди бесконечной войны и соперничества. Они запрещают простым людям всё, кроме добровольной смерти на поле боя. А сами? Своими извращенными представлениями о морали и спасении общества оправдывают любые гнусные поступки, любые издевательства над людьми.