Я удивленно замер.
– Все очень просто, – он отвел взгляд, нервно дернув плечом, – там, где нас воспитывали, имен не было. Я просто был седьмым ребенком.
Повисло неловкое молчание. Я пожалел о своем вопросе и, чтобы скрыть смущение, уткнулся взглядом в пол.
Мы так и сидели в гнетущей тишине, пока не хлопнула дверь. Советник удивленно остановился и посмотрел на нас:
– Для траура рановато, не находите?
– Совсем не смешно, Ал.
– Итак, церемония пройдет завтра, когда солнце будет в зените. Ничего не изменилось. Поэтому, волчонок, с утра тебя приведут в порядок, а потом отведут к Совету Семи. Увидишь их в полном составе.
Мне не улыбалось встречаться с ними. Особенно учитывая все обстоятельства, я их, мягко сказать, недолюбливал. Но выбора не было.
– Я понял.
– Что же, волчонок, теперь мы все в одной лодке, и наша цель – не дать ей утонуть.
Ожидаемо, что всю ночь я не мог уснуть, и даже отцовская книга не успокаивала, как раньше. Мысли шумным роем носились в голове.
После бессонной ночи я выглядел отвратительно, и даже обычно спокойный советник, увидев меня, пришел в ужас. Он при первых лучах солнца явился в мою комнату в сопровождении прислуги.
Алеистер, как всегда, выглядел идеально – от волос, аккуратно собранных в низкий хвост, до свежей, превосходно сидящей одежды.
– Это тихий бунт против подобающего вида или желание быть ближе к народу? – Он недовольно скрестил руки на груди.
– Это давление ответственности, принятого решения и, как результат, бессонная ночь.
Советник хмыкнул в своей манере и кивком указал прислуге на меня.
Я потерял счет времени, пока меня приводили в порядок. Что-то втирали в лицо, под глаза и даже в подстриженные волосы. Но по-настоящему я растерялся тогда, когда мне принесли одеяние. От белизны и ослепительности его вида глаза заслезились. Я боялся, что испачкаю одежду, даже если только притронусь к ней. Все вокруг мгновенно стало грязным, серым и недостойным.
Слуги замерли в ожидании, пока я колебался. Из этого состояния меня вывел окрик советника:
– Клянусь Богами, если ты сейчас же не оденешься и не выйдешь, то я самолично тебя запихну в эти тряпки! А потом ты сам будешь отчитываться Совету, почему господин великий Словотворец опоздал на собственную церемонию.
Поборов неуверенность, я прикоснулся к белоснежному великолепию, и мне показалось, что слуги в этот момент вздохнули с облегчением.