Роза Марена

Она вспомнила о Питере Слоуике — о его разодранном теле, о тех местах, где сконцентрировалась основная масса укусов, и подумала, что, кажется, теперь знает, как это произошло.

— Говорят, ты любитель взять в рот у мужика, говнюк… Только ты придаешь этому выражению другое значение, верно, педрила? Просто пососать его конец тебе было мало, правда? Ну, что скажешь? Идешь ко мне, или ты слишком боишься баб?

На этот раз улыбка не просто сползла с его лица. Когда она назвала его педрилой, улыбка исчезла мгновенно. Джерт показалось, что она, упав, разбилась вдребезги, как льдинка, о стальные носки его ботинок. Раскачивание прекратилось.

— Я убью тебя, сука! — проорал Норман и ринулся вперед.

Джерт повернулась боком, точь-в-точь как делала это, когда Синтия прыгала на нее в тот день, когда Рози принесла свою картину в комнату отдыха на первом этаже приюта «Д и С». Она держала руки опущенными дольше, чем когда учила броскам девчонок, понимая, что даже его слепая ярость была недостаточной гарантией ее успеха — это могучий мужик, и, если она не заманит его как следует, он ее размозжит кувалдой как крысу. Норман потянулся к ней, его рот уже ощерился, а зубы приготовились впиться в ее плоть. Джерт отодвинулась назад, прижалась спиной к кирпичной стене туалета, попросила: «Помоги мне, Господи», — и ухватила Нормана за толстые волосатые запястья.

Не думай, а то все испортишь, сказала она себе, повернулась к нему, вминая свое здоровенное бедро ему в бок, а потом резким броском развернулась влево. Ноги ее раздвинулись, потом сошлись; ее вельветовый сарафан не выдержал и секунды — лопнул и разорвался почти во всю длину с таким треском, какой издает лед на озере в сильный мороз.

Бросок удался великолепно. Ее бедро сыграло роль судейского столика для мяча на теннисном корте, — Норман врезался в него, полетел дальше — выражение ярости на его лице сменилось изумлением и шоком — и ударился головой об инвалидную коляску. Она перевернулась и накрыла его.

— Уууух, — простонала Синтия с того места, где она стояла, привалившись спиной к стене, — ноги ее уже не держали.

Испуганное лицо Ланы Клайн осторожно выглянуло из-за угла здания.

— Что случилось? Что ты мне крича… — Она увидела мужика в крови, пытающегося вылезти из-под перевернутой инвалидной коляски, увидела его горящие злобой глаза и осеклась.

— Беги и зови на помощь! — крикнула ей Джерт. — Ори что есть мочи!

Норман отшвырнул коляску в сторону. Кровь со лба стекала у него лишь тоненькой струйкой, но из носа била как из водопроводного крана.

— За это я убью тебя, — прошептал он.

Джерт не хотела давать ему такого шанса. Как только Лана повернулась и помчалась прочь, вопя во всю силу своих легких, Джерт прыгнула на Нормана Дэниэльса в броске, которому позавидовал бы сам Халк Хоган. У нее было что обрушить на него, — двести восемьдесят фунтов, когда она взвешивалась последний раз, — и попыткам Нормана встать на ноги тут же пришел конец. Его руки подломились, как ножки карточного столика, на который положили двигатель грузовика. Его разбитый нос воткнулся в застывшую грязь между кирпичной стеной и забором, а в пах со страшной силой въехала одна из подставок для ног инвалидной коляски. Он закричал от боли — по крайней мере его физиономия выглядела как лицо отчаянно орущего человека, — но из его глотки исторгся лишь хриплый свистящий звук.

Теперь, сидя на нем в разодранном сарафане и лихорадочно соображая, что же делать дальше, она неожиданно вспомнила второй или третий сеанс в кружке терапии, когда Рози наконец набралась достаточно храбрости, чтобы заговорить. Первое, что она рассказала им, — это про жуткие приступы боли в пояснице. Даже горячие ванны порой не приносили никакого облегчения. И когда она объяснила им почему, многие женщины понимающе закивали. Одной из кивавших была Джерт.

Она распахнула разорвавшуюся юбку еще выше, обнажив огромные голубые трусы.

— Рози говорила, что ты любитель почек, Норман. Она еще говорила, что ты, видимо, из тех застенчивых парней, которые не любят оставлять следов. И тебе нравится, как выглядит женщина, когда ты бьешь по почкам, верно? Чтобы у нее был страдальческий, бледный вид. Вся краска сходит у нее с лица, не так ли? А следов от побоев не остается. Я-то знаю, потому что у меня дружок был из таких же. Страдальческое женское личико лечит что-то больное у тебя внутри, правда? По крайней мере на время снимает боль?

— Ссука… — бессильно прошептал он.

— Да, ты большой любитель воевать со слабыми, точно. Я многое умею угадывать по физиономии, есть у меня такой талант. — Ерзая коленями, она продвигалась вверх по его туловищу и оказалась почти на плечах. — Некоторые парни предпочитают у женщин ноги, другие — задницу, кто-то любит сиськи, но есть такие, совсем спятившие козлы, вроде тебя, Норман, кто обожает почки. Ну, тебе, наверное, известна старая поговорка: «У каждого свой вкус, — сказал кобель, облизывая яйца».

— Слезь… с меня… — прохрипел он.