— Осторожнее, офицер, тут бордюр тротуара, во-от так.
Легавый шагнул с тротуара. Когда его черный форменный ботинок опустился в канаву, рана в горле вокруг лезвия ножа раскрылась, как рыбья пасть, и порция крови выплеснулась на воротник его рубашки.
«Теперь я еще и убийца полицейского», — подумал Норман. Он ожидал, что эта мысль вызовет в нем опустошение, но этого не произошло. Быть может, потому, что потусторонняя часть его сознания знала, что на самом деле он не убивал этого отличного, мужественного офицера полиции: кто-то другой сделал это. Что-то другое. Скорее всего бык. Чем дольше Норман думал об этом, тем правдоподобнее это выглядело.
— Держитесь, офицер, вот мы и пришли.
Легавый застыл у багажника тачки. Норман выбранным ключом открыл багажник. Там лежали запасное колесо (лысое, как задница младенца), два пуленепробиваемых жилета, пара ботинок, замусоленный экземпляр «Пентхауса», сумка с инструментами, полицейская рация с вывороченными внутренностями. Иными словами, всякая всячина, как и в любой патрульной машине, которую он когда-либо видел. Но, как и в багажнике любой полицейской тачки, там оставалось место для еще одного предмета. Он отодвинул сумку с инструментами в одну сторону, полицейскую рацию — в другую. Напарник Бобра стоял, раскачиваясь, возле Нормана, теперь уже окончательно замолчав и, казалось, уставившись в какую-то отдаленную точку, словно видел то место, откуда начнется его новое путешествие. Норман задвинул домкрат за запасное колесо, а потом перевел взгляд с освободившегося пустого пространства на человека, для которого он освободил его.
— Ладно, — сказал он. — Хорошо. Но мне придется одолжить твою фуражку, идет?
Легавый ничего не ответил, продолжая покачиваться на ногах взад-вперед, но плутоватая мамаша Нормана обожала повторять: «Молчание — знак согласия», и Норман считал это неплохой мыслью. Он снял фуражку с полицейского и напялил на свою бритую голову. Бейсбольная кепка полетела в багажник.
— Бл-агх, — произнес легавый, вытянув одну испачканную руку в сторону Нормана. Взгляд его потускнел; казалось, он по-прежнему плавает где-то далеко.
— Да, я знаю, кровь — это чертов бык, — сказал Норман и толкнул полицейского в багажник. Тот безвольно брякнулся туда, но одна нога оставалась снаружи. Норман согнул ее в колене, запихнул внутрь и захлопнул багажник. Потом он вернулся к новичку. Тот пытался сесть, хотя его глаза свидетельствовали, что он все еще без сознания. Из ушей текла кровь. Норман опустился на одно колено, обхватил ладонями горло салажонка и стал сжимать его. Легавый откинулся назад. Норман уселся на него, продолжая сдавливать ему горло. Когда Бобр окончательно затих, Норман приложил ухо к его груди. Он услышал там три удара сердца, отчаянные и беспорядочные, словно скачки рыбы, бьющейся на берегу. Норман вздохнул и снова обхватил ладонями горло Бобра, уперев большие пальцы в сонную артерию. Теперь кто-нибудь появится, подумал он, теперь кто-нибудь точно припрется сюда. Но никого не было. Кто-то выкрикнул с белой пустоши Брайант-парка: «Эй, мать тваю греб!» — и раздался пронзительный хохот, который мог издать только пьяный или дебил, но больше — ничего. Норман опять приложил ухо к груди молоденького легавого. Этот парень должен был послужить декорацией, и он не хотел, чтобы его декорация вдруг ожила в критический момент.
На этот раз не тикало ничего, кроме часов Бобра.
Норман поднял его, подтащил к дверце со стороны пассажирского сиденья и запихнул внутрь «капрайса». Он напялил фуражку салажонка как можно ниже ему на глаза — черное и распухшее лицо паренька походило сейчас на морду чудища — и захлопнул дверцу. Каждая частичка тела Нормана теперь ныла и дергалась, но самая сильная боль снова гнездилась в его зубах и челюсти.
Моди, подумал он. Все это из-за Моди.
Неожиданно он очень обрадовался тому, что не мог вспомнить, что он сделал с ней… или ей. И конечно, в действительности это был вовсе не он; это был
Бобр начал заваливаться влево, его мертвые глаза выпучились на лице как бусинки у вороны.
— Нет, не надо, слышь, Нелли, — сказал Норман, усадил его на место, протянул руку, накинул на Бобра ремень безопасности и пристегнул его. Теперь никуда не денется. Норман отступил назад и окинул всю картину критическим взглядом. Он подумал, что в целом справился неплохо. Бобр выглядел просто слегка уставшим и решившим чуть-чуть вздремнуть.
Он снова просунулся в окошко и открыл бардачок, стараясь не сдвинуть Бобра с места. Он рассчитывал найти там аптечку, и его надежды оправдались. Он вытащил на свет старый пыльный флакончик с анацином, запихнул в рот сразу пять или шесть таблеток, прислонился к боку машины и принялся жевать их, морщась от резкого горьковатого вкуса. И его рассудок окунулся в очередной провал.
Прошло какое-то время, но, по всей видимости, не очень много, пока он не пришел в себя. Его рот и горло по-прежнему были заполнены гадким привкусом анацина. Он стоял в вестибюле ее дома, двигая рычажок выключателя света вверх и вниз. При этом ничего не происходило, помещение оставалось погруженным в темноту. Значит… Он что-то сделал со светом. Это хорошо. В другой руке он держал револьвер, принадлежавший одному из легавых упряжки «Чарли». Он держал его за ствол, и ему пришло в голову, что он воспользовался рукояткой, чтобы врезать по чему-то. Может, по пробкам? Он что, спускался в подвал? Может быть, и так, но это не имело значения. Свет не горел, и этого уже достаточно.
Это был дом с меблированными комнатами — миленький, но все-таки общежитие. Невозможно с чем-то спутать запах дешевой пищи, которую всегда разогревают на сковородках. Этот запах очень быстро впитывается в стены, и потом от него уже ни за что не избавиться. Через две-три недельки к этому запаху прибавится звук, характерный для таких домов летом: тихий непрекращающийся вой маленьких вентиляторов во всех окнах, установленных в безуспешной попытке охладить комнаты, которые превратятся в августе в раскаленные духовки. Она променяла свой чудесный маленький домик на эту убогую нищету, но сейчас уже не было времени удивляться этой загадке. Сейчас перед ним стоял простой вопрос: сколько людей жило в этом доме и кто из них вернется пораньше в субботний вечер? Иными словами, многие ли из них могут доставить ему неприятности?
— Ни один не доставит, — произнес голос из кармана нового плаща Нормана. Это был успокаивающий голос Ферда. — Ни один, поскольку все, что случится потом, не имеет значения, и это здорово все упрощает. Если кто-то встанет у тебя на пути, ты просто убьешь его.
Он вышел на крыльцо и, потянув за собой дверь, захлопнул ее. Потом подергал и обнаружил, что она заперта. Он полагал, что каким-то образом попал внутрь, — замок на вид не представлял особых трудностей, — но оттого, что сам не знал, как это случилось, ощутил легкое беспокойство. И свет. Зачем ему понадобилось возиться и отключать его, если она скорее всего придет одна? Кстати, откуда он знает, что ее еще нет дома?
ebooksa