Роза Марена

Норман представил себе, как он вдруг бросается через улицу, не обращая внимания на камеры. Увидел, как он хватает ту маленькую с повязкой на ухе и прической рок-звезды, как заводит одну из своих здоровенных рук ей за шею и сдавливает, пока не упрется в челюсть.

«Меня интересует Роза Дэниэльс, — говорит он второй, рабыне с темными волосами и взрывоопасным станком. — Выведи ее сюда немедленно, или я сверну шейку этой плевательнице, как цыпленку».

Это, конечно, было бы здорово, но он почти не сомневался, что Розы здесь уже нет. Из своих библиотечных исследований он узнал, что услуги, предлагаемые «Дочерьми и Сестрами», помогли почти трем тысячам женщин. С тех пор как Лео и Джессика Стивенсоны открыли это заведение в 1974-м, средняя продолжительность пребывания шлюх здесь составляла четыре недели. Потом эти ходячие инкубаторы и разносчицы заразы скоренько выпроваживались в город. Скорее всего получая по выходе искусственные мужские половые члены вместо дипломов.

Нет, Роза почти наверняка уехала и теперь вкалывает служанкой на какой-нибудь работенке, которую подыскали ей ее лесбианские подружки, а по вечерам возвращается в жалкую комнатенку, тоже найденную ими. Однако эти суки на другой стороне улицы знают, где она, — у дамочки Стивенсон имеется ее адрес в картотеке, и, возможно, те, в огороде, уже заходили в ее тараканье гнездышко попить чайку с герл-скаутекими печеньями. А тем, кто не успел побывать там, уже успели рассказать побывавшие у нее в гостях, потому что так устроены все бабы. Чтобы заткнуть такой хайло, надо ее прикончить.

Младшая из огородниц — та, что носила прическу рок-звезды, — жутко поразила его, когда, взглянув на него, подняла руку и… помахала ему. На мгновение он решил, что она смеется над ним, что они все смеются, выстроившись у окон Дома Шлюх, над ним, инспектором Норманом Дэниэльсом, который сумел сцапать полдюжины наркобаронов и много другого отребья, но не справился с женой, — она обвела его вокруг пальца и украла его гребаную кредитку ATM.

Его пальцы сжались в кулаки, а ногти впились в ладони.

«Держи себя в руках, — заорал на него его внутренний голос. — Скорее всего, она машет так всем! Она, наверное, машет рукой и бродячим псам! Все ссыкухи вроде нее, нажравшись благотворительного дерьма, становятся такими приветливыми!»

Да, конечно, так оно и есть. Норман разжал ладони и отогнал от себя волну воздуха, коротко махнув в ответ. Он даже смог выдавить из себя слабую улыбку, которая вновь пробудила боль в слизистой и мышцах гортани. Потом, когда маленькая стерва с повязкой на ухе отвернулась к своему огороду, он мгновенно стер улыбку с лица и с гулко бьющимся сердцем заторопился прочь.

Он попытался вернуть мысли к своей главной задаче — как он собирается отловить одну из этих сук (желательно — Главную, чтобы не рисковать наткнуться на ту, которая не знает всего, что ему необходимо выяснить) и заставить ее говорить. Кажется, сейчас он утратил способность хладнокровно поразмышлять над этой проблемой — во всяком случае, на время.

Он поднял ладони к лицу и помассировал желваки на челюстях. Ему и раньше случалось испытывать подобную боль, но никогда — такую сильную. Что же он сделал с Тампером? В газете про это не говорилось ни слова, но, чтобы так болела челюсть — и зубы, зубы тоже болели, — нужно было здорово выйти из себя.

«Если они меня поймают, — мне не выпутаться, — сказал он себе. У них будут фотоснимки всех следов, которые я оставил на нем. У них будут образцы моей слюны и… ну… любой другой жидкости, которую я мог оставить на этом хлюпике. В наши дни в их распоряжении имеется масса фантастических тестов, они проверят все, а я даже не знаю, какие следы там оставил».

Все это так, но они его не поймают. Он зарегистрировался в «Уайтстоуне» как Элвин Додд из Нью-Хейвена, а если на него надавят, он сможет даже предъявить водительское удостоверение — фотокопию водительского удостоверения, — которое подтвердит это. Если здешние легавые позвонят легавым домой, им скажут, что Норман Дэниэльс сейчас находится за тысячу миль от Среднего Запада, в заслуженном отпуске — в спортивном лагере, в национальном парке «Сион», штат Юта. Они могут даже посоветовать местным легавым не быть ослами и сообщат им, что Норман Дэниэльс здорово отличился перед тем как уехать в отпуск. И наверняка они не станут кому попало рассказывать историю с Уэнди Ярроу… ведь так?

Точно, не станут. Но раньше или позже…

На «позже» он плевать хотел. В эти дни он думал только о «раньше». О том, как он найдет Рози и начнет разговор по душам. О том, как сделает ей подарок — подарит ей свою кредитку. И ту больше никогда не вытащат из какой-нибудь мусорной корзины или из бумажника какого-то вшивого педика. Он устроит все так, что она никогда больше не потеряет кредитку и не выбросит. Он знает у нее безопасные места, куда можно засунуть кредитку. О том, что будет после вручения этого прощального подарка, он не думал, — это не важно.

Как только его мысли вернулись к банковской кредитке, они переключились на нее целиком, как случалось почти всегда в последние дни, будь то во сне или наяву. Этот кусочек пластика словно превратился в жуткую зеленую реку, большую, как Миссисипи, тогда как бег его мыслей вливался в нее ручейком. Все его мысли теперь неслись под гору и в конце концов утратили всякий зримый образ, влившись в мутный поток наваждения. Снова всплыл кошмарный вопрос, на который не было ответа: как она посмела? Как она вообще посмела взять его кредитку? То, что она ушла, сбежала от него… Это он в состоянии понять, даже если и не может примириться с этим и знает, что ей придется умереть уже за то, что она так одурачила его и так хитро скрывала предательство под видом покорности и страха в своем вероломном бабском сердце. Но то, что она посмела взять его кредитку… Посмела взять то, что принадлежало ему по праву, как тот парнишка из сказки, который сорвал бобовый стебель и спер золотую курицу у спящего великана…

Не сознавая, что делает, Норман сунул указательный палец левой руки себе в рот и начал кусать его. Должна была возникнуть боль — причем не слабая, — но на этот раз он не почувствовал ее; слишком глубоко он окунулся в собственные мысли. На указательных пальцах обеих рук у него были толстые подушечки мозолей, поскольку кусать их в моменты стресса было его застарелой привычкой еще с детства. Поначалу мозоль выдержала, но он продолжал думать о кредитной карточке, и ее зелень стала все глубже проникать в мозг Нормана, пока не превратилась в почти черный цвет хвойного дерева в сумерках (цвет, совершенно не похожий на настоящую светло-зеленую окраску кредитки). Мозоль прорвалась, и кровь потекла по его руке и губам. Он вонзил зубы в палец, наслаждаясь болью, ощущая вкус крови, соленый и такой же терпкий, как вкус крови Тампера, когда он вгрызался в вену у него в паху…

— Мамочка? Что тот дядя делает со своей рукой?

— Не обращай внимания, идем!

Голоса вернули его к реальности. Он неторопливо оглянулся через плечо, словно пробудился от дремы — короткой, но глубокой, — и увидел молодую женщину и мальчика лет трех, удаляющихся от него. Она тащила ребенка за собой так быстро, что тот почти бежал и, спотыкаясь, чуть не падал. И когда женщина оглянулась, Норман увидел, что она смертельно испугана.

Что же он в самом деле тут делает?